И солнце взойдет. Он

На какой-то момент Рене показалось, что она сейчас либо умрёт, либо сойдёт с ума, и что к утру её найдут с размозжённым о стены черепом. Ведь только так она могла остановить сочившиеся в мозг галлюцинации. Рене мерещилось, будто её трогают те самые руки… будто на глазах снова повязка… будто в следующий миг ту наконец-то сорвут, и она увидит… Она снова хотела ослепнуть. Чтобы ей всё же вырезали глаза, а не оставили отвратительный шрам, который сейчас разрывался от боли. Хотелось содрать с лица кожу, запустить ногти в тонкую неровную полосу. Тело трясло, пока Рене ковыряла ногтями давно заживший рубец. Этого нельзя было делать. Целый день в секционной, а значит, на коже миллиарды трупных бактерий… но руки не слушались. Рене скулила от собственной слабости, пока в один миг просто не выдержала и не рухнула лицом на ледяной пол. Её хотели всего лишь унизить, но вышло лучше. Она опустошена самой собой и своими воспоминаниями. Ей холодно и очень… очень страшно.

Через несколько часов начал болеть низ живота, а на коже выступила испарина. Рене человек. Со своими потребностями душевными и физиологическими, над которыми этой ночью кто-то решил надругаться. Но она будет терпеть. Да, в абсолютной темноте чувство времени давно потерялось. Оно исказилось и будто вообще никуда не двигалось, так что Рене не знала, прошёл час или целая вечность. Однако, когда за дверью неожиданно послышался скрежет, грохот, а потом чья-то глухая брань, она напряглась. Некто подёргал за ручку, ещё раз грязно выругался, а потом дверь с треском распахнулась и повисла на одной петле, выбитая сильным ударом ноги.

– Да что за дерьмо здесь происходит? – ничего не понимал Франс Холлапак. – В проходе аппаратура, рубильники спалены так, что не включишь, а здесь вообще всё на замок. У нас ремонт или переезд, чёрт возьми?

Он прервался, когда налетел на лежавшую прямо у входа Рене. Послышалась новая ругать, а потом в глаза ударил яркий свет телефонного фонарика.

– Что… Роше? А какого хрена ты здесь валяешься? – возмутился Франс. – И что с твоим лицом? Ты чего…

Неожиданно парень замолчал, а потом поднял голову и недоумённо обвёл взглядом помещение.

– Открой душевые, – прошептала она вместо ответа.

– Чё? – парень ошалело уставился на всё ещё не двигавшуюся Рене, а потом неожиданно отшатнулся. – Господи! Они… они…

Кажется, он всё понял.

– Дверь, Франс. Пожалуйста.

Не говоря больше ни слова, Холлапак направился в другой конец раздевалки, где так же ногой напрочь вынес весь проём. Вернувшись обратно, он хотел было помочь Рене подняться, но она справилась сама. Впрочем, Франс всё равно шёл рядом и нервно хрустел костяшками. Он остановился только у выломанного прохода и смущённо протянул телефон с горевшим фонариком.

– Спасибо, – прошептала Рене, а потом спросила не оборачиваясь. – Сколько времени?

– Начало пятого. Вырвался, вот, с дежурства на пару минут …

Значит, она провела здесь всего четыре часа. Мало, но ей хватило. В Женеве она прожила так неделю.

Когда Рене вышла из уборной, в раздевалке по-прежнему было темно. Франс нашёлся там же, где она его и оставила, – около входа. Он тревожно оглядел бредущую к своему шкафчику девушку, а потом откашлялся и забормотал, словно боялся, что их услышат:

– Это нельзя оставлять так, слышишь? Надо сообщить главному врачу. На Ланга можешь даже не надеяться. Ему плевать. Но Энгтан должна… – парень неожиданно замолчал. Теперь он с удивлением наблюдал, как Рене накинула халат, а затем вынула дюжину папок. – Ты куда?!

– Доктор Ланг ждёт отчёт, – пробормотала она.

– Сдурела? Какой нахрен Ланг?! Какие нахрен отчёты?! Рене, тебя заперли две полоумные суки, а ты идёшь, будто ничего не было?

– Мне надо…

– Да ты посмотри на себя! – Он схватил её за руку, чтобы остановить или заставить одуматься, но Рене взвизгнула.

– Не трогай! Не прикасайся! – Она отступила к выломанной двери, держа перед собой отчёты, словно это могло остановить Холлапака. Однако тот неожиданно зло усмехнулся и покачал головой.

– А, впрочем, иди. Пусть он посмотрит, кого трахает каждый вторник и четверг.

Рене дёрнула головой, не поняв, была это шпилька в её сторону, или же Франс говорил о Клэр, но потом отвернулась и зашагала прочь. Однако, чем дальше она шла по заставленному аппаратурой коридору, тем сильнее уплывала реальность. Стены удлинялись, словно спагетти, и, казалось, им не будет конца. Но вот перед глазами появилась знакомая дверь, красноречивая надпись «Док. Энтони К. Ланг» и Рене остановилась.