– Да, Иван Лукич! – освобождая его кресло, сообщил я. – Конечно, Иван Лукич!
– Не подведёшь? Сделаешь? – придирчиво уточнил куратор.
– Не подведу! Сделаю! – китайским болванчиком закивал я. И во рту стало противно. Будто не я только что рассуждал о неправде, которая как песок – ничего приличного на ней не построишь.
Но возражать и спорить было совсем уж глупо.
15.
– Ну что, готов к подвигам? – поинтересовался Дима, когда старенькая, обшарпанная «Иволга» тронулась с места.
– Надеюсь, – протянул я. – Надеюсь, что Господь поможет.
– На Бога надейся, а сам не плошай, – изрёк невысокий худенький Миша, наш водитель и прочая-прочая-прочая.
– Тогда погнали. Ты не смотри, Санек, что машинка у нас невзрачная. Это с виду только, а на деле – зверь. Супругу-то в Ярославль отправил?
– Угу, – кивнул я. Незачем было описывать, чего мне это стоило.
Лена сначала громко недоумевала, затем тихо истерила, после истерики – подкатывалась ко мне, желая выведать ну хоть какие-то детали. Ну хоть намёком, хоть что-то. Следующая стадия – ледяная обида: неужели я настолько низко её ставлю, что совершенно не доверяю. И лишь под конец – деловитое согласие, сбор нужных вещей. И утром – встали в пять, в полной тьме – осторожный поцелуй. Потом мы друг друга перекрестили, и она выскользнула за дверь. До вокзала почти час.
Я, конечно, досыпать уже не стал. Пил чай, вдумчиво читал утреннее правило, и секундная стрелка казалась мне сонной мухой. Которая почти рифмуется с мукой.
В половине седьмого запиликал сигнал комма. Я нервно глянул на экран – звонил Дед.
– Утро доброе, Саня, – слышимость была отвратная, будто в прошлом веке. – Не спишь уже? Я просто что хочу сказать – ты не вибрируй, всё хорошо будет.
– Дед, – сдавленно произнёс я, – что-то случилось?
– Да всё нормально, Саня! Решил вот позвонить, настроение тебе поднять. Мы, наверное, встретимся скоро, тогда уж и поговорим не спеша. А сейчас некогда, извини.
И красный значок отбоя.
Тут я вспомнил настоятельную рекомендацию Димы и вынул из комма батарею. Странный, конечно, звонок – Дед вообще сам звонил крайне редко, в основном я ему. Но мало ли… Дед, кстати, прав: потом пообщаемся подробнее. Интересно, в этом Китеже 7G-связь действует?
– За Лену не боись, её в лучшем виде встретят, – заявил Дима. – А вот нам удача не помешает. Тем более и погода… Видишь, чего творится…
Творилось и в самом деле неладное. Казалось, рассвета сегодня вообще не будет, хотя по календарю солнцу полагалось уже встать. Но всё небо затянули тёмные тучи, готовые в любой момент разразиться снегопадом. А судя по настроению ветра, это будет не просто снегопад, а настоящий буран.
– Но пока что действуем по прежнему плану, – помолчав, сообщил Дима. – А если что, будем решать по обстановке.
После этого никто уже ничего не говорил. Миша врубил музыку – хор Донского монастыря. И это вроде было именно что нужно – настройка души происходит, объяснил бы Дед. «Благодать, Саня, – говорил он, – всегда рядом. Её не бывает больше или меньше. Но вот мы её по-разному впитываем, в разные моменты. Вот смотри, ведро с водой. Кинь туда губку, и сразу вся намокнет. Кинь деревяшку – сверху намокнет, а внутри нет. А пластмассу кинь – и нисколько не впитает. Вода одна и та же, материалы разные. Ну вот и мы, люди, так же. И даже один и тот же человек в разные моменты по-разному. Чтобы душа благодать приняла, её настроить надо. Для того мы и молимся. Это ж не Богу нужны наши правила утренние и вечерние, а нам самим. Поэтому и надо, хоть и не хочется».
Кажется, мне было тогда лет восемь, или девять.
Но всё-таки душа сейчас просила другого. Не супа, а конфет. Колыбельной хотелось, про дальнюю дорогу, романс сверчка и увядающую красотку. Колыбельной, которая стала для меня, по выражению Деда, стержневой.
Он сам не ожидал такого эффекта, когда впервые спел её мне, четырехлетнему. Ещё, ещё! – требовал я. Деду раз пять подряд пришлось в тот вечер её петь. И с тех пор уже – постоянно. Самым строгим наказанием было для меня укладываться спать без Деда и его гитары. Баба Маша, конечно, тоже принимала участие – и песенки пела, и сказки рассказывала, но это совсем другое.
Дед вообще любил петь – когда я стал постарше, он рассказывал, как в юности ездил по лесам на слеты авторской песни, как встречался со знаменитыми в давние времена бардами. Меня тогда ещё поразило, что никто из ребят в классе не знал этих имён – Никитины, Туриянский, Лорес… Надо мной даже смеяться пробовали, и пришлось пускать в ход кулаки – за что получил от Деда по полной.