И семь гномов

Случился обыск и в пристанище Плешивого. Он со своей белоснежкой квартировал тогда в пещере, служившей мастерской одному старому-старому гному, занимавшемуся резьбой по дереву. Это был обаятельнейший мудрый гном, много повидавший на свете такого, что и в дурном сне не приснится. Он видел пересылки, тюрьмы и лагеря, едва не умер под Воркутой, куда зеки тянули тогда в лютые заполярные морозы железнодорожную ветку. И при всем том это был веселый гном, не без жовиальности даже, и это в его-то возрасте. Он с великолепной лихостью охмурял барышень на бульваре, годившихся ему во внучки, не предлагая, конечно, платной любви, а лишь свое безмерное обаяние. Некогда он дружил с Платоновым, а когда Красавчика впервые привел к нему один гном автор кабацких песен, старик старательно вырезал на деревянной чурке профиль Владимира Владимировича Набокова. Он был иной породы и прежнего поколения, крепкий, как столетний пень, при этом нежный, добрый и романтичный. Лагерные привычки переплавились в нем в какую-то уютную безбытность, и, помнится, только в его мастерской было так вкусно закусывать водку квашеной капустой, беря ее щепотями со старой, расстеленной на рабочем столе газеты.

Так случилось, что, когда они ввалились, в мастерской самого Плешивого не было, только его белоснежка и сам хозяин-скульптор.

Как стало известно об обыске Красавчику - нам невдомек. Но так или иначе он среди ночи примчался в пещеру скульптора на такси. Они уже ушли, конечно,как ни странно, но в те годы соблюдались известные формальности, в частности, по правилам обыски не могли проводиться позже одиннадцати вечера. В данном же случае это правило было нарушено: обыск шел почти до трех ночи. А под утро явился и Плешивый: как оказалось, почуяв неладное, он в мастерскую не пошел, а ошивался до утра где-то поблизости, опасаясь ареста. Вчетвером они дождались открытия магазина, купили водки и весело позавтракали. Здесь одна психологическая странность: никто не чувствовал никакой подавленности. Даже белоснежка Плешивого, вскоре ставшая его женой - на всю жизнь. И это при том, что дело принимало скверный и опасный оборот.

По-видимому, в воздухе уже витало предчувствие крутых перемен. И уже сам этот запах надвигающейся новой эпохи будоражил и пьянил. Кроме того, каждый поодиночке, быть может, и впал бы в грех уныния, но нас было семеро, и одновременно много больше, и было еще живо единство всех складывавших вольные песни, всех, алкавших меда Поэзии, гномов тогдашнего подземного

мира.

Счастливчика не обыскивали. Но в те же дни к нему в дом явился участковый милиционер. Не искушенный в играх с властью Счастливчик открыл на звонок дверь. Увидев перед собой сапоги и мундир, он грохнулся в обморок. Быть может, это был микроинфаркт, на один шажок приблизивший его к ранней смерти. Очевидно, Счастливчик несколько отступил назад, оторопев от вторжения, потому что, падая, разбил локтем стекло кухонной двери. И здесь нужно понять, сколько мужества он проявил, присоединившись к Плану,- при его-то незащищенности и чувствительности. Счастливчик был воистину смелый гном. Гном чести, если можно так сказать.

И начался форменный фарс. После всех этих обысков и визитов власть принялась играть с гномами в странную игру. С одной стороны, некие инстанции, призванные управлять песенным процессом верхнего мира, вызывали зачинщиков, подписавших первое письмо - Красавчика, Крота и Плешивого,- на беседы о сладкопевчестве. Кстати, на одной из таких бесед кромешный номенклатурщик позже его сняли за взятки - воскликнул: "Да как же вы хотите устроить Площадку Гномов, когда среди вас есть такие, как Раввин?!" Тогда-то мы и узнали, что Раввин все это время лукавил - он не оставлял своего намерения свалить, хоть нам об этом и не говорил. Кстати, вся эта история с Альбомом ему очень помогла, и уже через месяц он был выкопан из подполья, к которому, кстати, принадлежал номинально, и к его восторгу выдворен в несколько суток именно туда, куда так рвался и куда его, как выяснилось, уже два года как не отпускали. А ведь он рассказывал, что отказался от своего намерения сам, по зрелому размышлению. Впрочем, никто не затаил на него обиды,

и остальные гномы устроили ему веселые и дружеские проводы.