И пришло разрушение…

Мистер Браун уехал из Умуофии в первый же сезон дождей после возвращения Оконкво на родину. Пятью месяцами раньше, узнав о прибытии Оконкво, он поспешил нанести ему визит. Незадолго перед тем миссионер послал сына Оконкво Нвойе, которого теперь звали Исааком, в школу, готовящую учителей. Она только что открылась тогда в Умуру. Мистер Браун надеялся, что известие это обрадует Оконкво. Но Оконкво прогнал миссионера, пригрозив, что если он еще раз осмелится ступить к нему во двор, живым ему оттуда не выбраться.

Возвращение Оконкво на родину не стало знаменательным событием, как он мечтал о том когда-то. Правда, две его красавицы дочери возбудили немалый интерес у деревенских женихов, и сватов начали засылать почти сразу же, но и только, — Умуофия, казалось, не очень-то заметила возвращение своего славного воина. За время отсутствия Оконкво произошли столь глубокие изменения, что клана было не узнать. Слишком много места в мыслях его соплеменников стали занимать новая религия, новые порядки, новые лавки. Конечно, оставались еще люди — и таких было немало, — кто по-прежнему видел во всем новом только зло, но даже и они не могли ни думать, ни говорить ни о чем другом, а тем более о возвращении Оконкво.

Да и год к тому же выпал неудачный. Ввел бы Оконкво сейчас двух своих сыновей в общество озо, как намеревался, — это, конечно, наделало бы много шуму. Но обряд посвящения в члены общества проводился раз в трехлетие, и следующей церемонии нужно было ждать без малого два года.

На сердце Оконкво легла печаль. И не только личные горести и неудачи огорчали его. Он горевал о своем клане, который распадался и погибал на глазах, он горевал о некогда воинственных мужах Умуофии, которые ныне стали изнеженными, как бабы.

Глава двадцать вторая

Преемником мистера Брауна стал преподобный Джеймс Смит, и был он человеком совсем иного склада. Мистер Смит открыто порицал политику компромиссов и приспособленчества, которой придерживался его предшественник. Все виделось ему окрашенным лишь в два цвета: черный и белый. Черный — это зло. Мир в его представлении был полем битвы, на котором в смертельной схватке сошлись дети света и исчадья тьмы. В своих проповедях он говорил об овцах и козлищах, о пшенице и плевелах. Он был твердо убежден, что пророков Ваала нужно убивать.

Мистера Смита глубоко удручало то невежество, какое выказывало большинство из его паствы даже в таких вопросах, как троица и таинство причастия. О чем это говорило, если не о том, что до сих пор все семена были брошены на каменистую почву? Мистера Брауна заботил только вопрос количества. А следовало бы ему знать, что важно отнюдь не количество. Сам господь бог не раз указывал, что в царство божие войдут лишь немногие, ибо узок путь туда и тесны врата. Заполнить святой храм толпой идолопоклонников, шумно требующей знамений, — это ли не безрассудство, чреватое нескончаемыми бедствиями? Только единожды в своей жизни взял Христос в руки плеть — и то для того, чтобы изгнать толпу из храма отца своего.

Не прошло и нескольких недель после прибытия мистера Смита в Умуофию, как он отлучил от церкви молодую женщину за то, что она влила новое вино в старые мехи, иными словами, позволила своему язычнику мужу искалечить их мертвого ребенка. Ребенок этот был объявлен огбание, то есть таким, который мучает свою мать, возвращаясь после смерти в утробу ее, чтобы родиться вновь. Уже четыре раза ребенок этой женщины совершил свой нечестивый круговорот. Его искалечили, чтобы отбить у него охоту возвращаться в мир.

Прослышав об этом, мистер Смит преисполнился гнева. Он не пожелал поверить рассказам, которые подтверждались даже самыми верными последователями новой церкви, рассказам о нечистых детях, не страшащихся никаких увечий и упорно возвращающихся в мир со всеми своими шрамами и рубцами. Мистер Смит заявил, что все эти небылицы распускает не кто иной, как дьявол, чтобы сбить людей с пути истинного. И те, кто верит в них, недостойны разделять господню трапезу.

В Умуофии была пословица: «По пляске и бой барабанов». А мистер Смит плясал неистово — и барабаны вовсе обезумели. Пышным цветом расцвели наиболее рьяные из новообращенных, сдерживаемые прежде мистером Брауном. Одним из них был сын жреца змеи Енох, которого обвиняли в том, что он убил и съел священного питона. В новой вере Енох был куда ревностнее самого мистера Брауна, и в деревне про него говорили, что он — тот самый зевака, который плачет на похоронах громче вдовы и сирот.