Читаем И побольше флагов полностью

Не будь у полковника даже никакой иной причины оскорбиться, явись к нему Бэзил в обличье самом неотразимом, с впечатляющим списком спортивных побед, умей он самым естественным образом сочетать в своих манерах признание социального равенства с собеседником и уважение к его возрасту, являйся он законным владельцем тысячи арендованных у него земельных участков или даже будь он родным племянником его, подполковника, непосредственного командира, употребление гражданским лицом таких слов, как «надутые» и «идиотские» по отношению к гвардейским частям бригады уничтожило бы Бэзила в глазах подполковника окончательно и бесповоротно.

– И вот я что предлагаю, – продолжал Бэзил. – Записаться в дополнительный резерв и указать в качестве выбранного ваш полк. Так годится?

Когда подполковник смог заговорить, обретя голос, то контролировать его ему не удалось – из горла вырвались звуки, больше всего похожие на те, что издает висельник, успевший провисеть на веревке несколько секунд, прежде чем веревку перерезали. Он ощупывал ворот, как если бы там и вправду могла находиться петля.

– Нет, так не годится. Мы не берем офицеров из дополнительного резерва.

– Ну а как бы я мог поступить к вам?

– Боюсь, что я невольно ввел вас в заблуждение. В моем полку вакансий для вас нет. Мне нужны командиры взводов. В настоящее время у меня в полку имеются шесть или семь прапорщиков старше тридцати лет. Можете вы представить себя во главе взвода?

– Вообще-то могу, хотя такого мне бы хотелось меньше всего, почему я и не собираюсь в строевые подразделения. В конце концов, разве мало в гвардии чисто штабной работы, правда же? На самом деле я собирался записаться к вам, а потом присмотреть что-нибудь поинтереснее. Знаете, я думаю, что полковая жизнь покажется мне крайне унылой, но все уверяют меня, что для начала приличный полк – это самое лучшее.

Петля на шее подполковника стянула ему горло. Он не мог произнести ни звука, а потому издал некое подобие не человеческой речи, но вороньего карканья, сопроводив это красноречивым жестом, которым дал понять, что беседа окончена.

Среди подчиненных мгновенно разнеслась весть, что подполковник опять не в духе.

Бэзил поплелся назад к Анджеле.

– Ну, как все прошло, милый?

– Плохо. Очень плохо.

– О господи, а ведь ты так импозантно выглядел!

– Да дело было не в этом. Я и держался безукоризненно, и не сказал ничего лишнего. Наверно, этот старый хрыч опять что-то тут напутал.

<p>Глава 7</p>

Утверждая, что Петруша не может писать в охваченной войной Европе, мы хотим сказать, что он не может писать так, как писал раньше, верно? Так, может быть, ему лучше остаться здесь и замолчать эдак на годик, дав себе время для развития?

– О, не думаю, что Петруша с Цветиком способны развиваться. Я имею в виду, что вот шарманка, например, она же не развивается, а просто воспроизводит разные музыкальные мелодии, оставаясь все той же шарманкой. По-моему, Петруша с Цветиком как музыкальный инструмент достигли совершенства.

– В таком случае представь себе, что Петруша сумел бы развиться, а Цветик нет, или же что оба они развились, но в разных направлениях. Что тогда произойдет?

– Да, что тогда произойдет?

– Зачем им для написания стихотворения требуются двое? – спросила рыжеволосая девица.

– Ну, не мешай, Джулия, не уводи дискуссию в сторону!

– Я всегда считала, что стихи писать – это работа индивидуальная. И сдельная.

– Но согласись, Джулия, что ты не слишком-то искушена в вопросах поэзии.

– Потому и спрашиваю!

– Не кипятись, Том. На самом деле ей все это неинтересно. Ей просто нравится злить нас своим занудством.

Они завтракали в ресторане на Шарлотт-стрит, и за столом их было так много, что если рука одного тянулась к стакану, а одновременно с этим его сосед пытался своим ножом взять себе кусок масла, то манжет первого оказывался в масле; слишком много желающих было заполучить меню – один-единственный листок, написанный от руки на сероватой бумаге, листок передавали друг другу и изучали – с нерешительностью и безразличием; слишком много клиентов приходилось на одного официанта, и он путал и забывал заказы. За столиком их было всего шестеро, но для Амброуза это было слишком много. Беседа состояла из безапелляционных утверждений, перемежаемых восклицаниями. Жизнь Амброуза протекала в разговорах и для разговора. Он наслаждался этим хитроумным искусством – умением к месту добавить неотразимое, как удар, сравнение или комментарий, внезапно брызнуть фонтаном остроумных пародий, аллюзий, ясных для одних, непонятых другими, сверканием переменчивых мнений и непрочностью временных союзов; его забавляла дипломатическая тактика отступлений и преобразований, рост или ослабление первенства, укрепление или сведение на нет диктаторских полномочий. Все это могло происходить за один час застольной беседы. Но сохранялось ли это теперь? Не кануло ли безвозвратно изысканное и трудное искусство беседы вместе с прочими приметами погребенного навек мира Дягилева?

Перейти на страницу:

Все книги серии Эксклюзивная классика

Кукушата Мидвича
Кукушата Мидвича

Действие романа происходит в маленькой британской деревушке под названием Мидвич. Это был самый обычный поселок, каких сотни и тысячи, там веками не происходило ровным счетом ничего, но однажды все изменилось. После того, как один осенний день странным образом выпал из жизни Мидвича (все находившиеся в деревне и поблизости от нее этот день просто проспали), все женщины, способные иметь детей, оказались беременными. Появившиеся на свет дети поначалу вроде бы ничем не отличались от обычных, кроме золотых глаз, однако вскоре выяснилось, что они, во-первых, развиваются примерно вдвое быстрее, чем положено, а во-вторых, являются очень сильными телепатами и способны в буквальном смысле управлять действиями других людей. Теперь людям надо было выяснить, кто это такие, каковы их цели и что нужно предпринять в связи со всем этим…© Nog

Джон Уиндем

Фантастика / Научная Фантастика / Социально-философская фантастика

Похожие книги