И никаких ХУ!

Когда обжоры, наконец-то, разошлись по домам, чтобы переварить дармовые пирожки и подготовиться к незапланированной тренировке, и мы с Машей остались одни, я рассказал ей всё без утайки, кроме последней радости. Она, внимательно выслушав и обдумав информацию, одобрила наше с Бульдозером соглашение, а я вдруг ни с того, ни с сего увидел в ней обыкновенную женщину, причём довольно привлекательную, и не только сзади. Увидел и страшно смутился и почему-то заторопился домой, бесстыдно оставив её дежурить в опустевшем институте.

«__» «____». До Голгофы или Всеакадемического позора осталось три дня. Тренируемся вполсилы и без приёмов Станиславского, чтобы не травмироваться. Всё драгоценное время отдано футболу. Побоку неудавшаяся личная жизнь, семья, которой нет, любимая работа, когда её мало, недописанная диссертация и не начатая монография. Главное – не попадаться на глаза и на слух Бульдозеру. Уже решили, на что потратим грант. По условиям соревнования траты могут быть только на спорт-амуницию или спортинвентарь, и мы договорились, не жмотясь, приобрести каждому по золотой бутсе, как для лучшего игрока Европы, и по серебряному мячу, как для лучшего бомбардира. Потом можно будет подменить на окрашенные золотой и серебряной краской, а от драгоценных призов отпиливать по кусочку и тратить с пользой. Все, как сговорились, решили бросить работу и жить припеваючи, а мне, как всегда, не везёт – надо будет уродоваться над монографией и диссертацией. И почему это людишки вместо того, чтобы жить спокойно, дремать бы за кульманом до пенсии, ищут на дурацкую голову стрессовых развлечений? Не иначе как заложен в нас саморазрушающий механизм. Где восстановительный, я знаю, а где разрушительный? Напротив, что ли? Слабо ещё разбирается медицина в человеческом организме, копается как в потёмках. Ну, кто скажет, где в нас зарыт талант? Дискета такая, что ли? Узнать бы, можно было бы пересаживать из ненужных нужным людям. До гранта ещё целых три дня и три ночи, а у меня ноги дрожат, в животе тянет и в кумполе – полный ералаш из петросятины. Чем ближе к ристалищу, тем меньше надежды вернуться под щитом. Но о худшем перед соревнованиями думать нельзя, и мы хорохоримся, когда вместе, и впадаем в уныние порознь. Гусар, в конце концов, не выдержал и выдал себя по-свойски:

- Кончится спартакиада, - говорит, - надры-ы-з-га-юсь… до унитаза!

- Ну и дурень! – не одобрил такого расслабления Бен.

- Если и дурень, - соглашается Витёк, - то не я один: со мной умник, не чета тебе, Гиппократ. Это он призывал хотя бы раз в месяц напиваться для здоровья.

- Господи! – в отчаяньи вскричал Фигаро, подняв лицо и руки к серому запылённому потолку. – Ну, дай же нам, чёрт возьми, победу! Что тебе стоит!

- А и вправду, - ехидно улыбаясь, предложил Циркуль: - Не заказать ли нам молебен, как принято сейчас у господ академиков?

- Не выйдет, - отверг Макс мольбу о всевышнем заступничестве, - там заявки принимают только от своих, крещёных.

- Неужели среди нас не найдётся ни одного, кто мог бы за нас поручиться? – с надеждой оглядел Арсений Иванович учёную братию.

Долгое молчание было ему ответом, и вдруг кто-то тихо и виновато сознался:

- Я-а.

Стали искать глазами меченого и упёрлись взглядом в худое смуглое лицо.

- Бен! – удивился Циркуль. – Как это тебя угораздило?

Григорий тяжело вздохнул:

- Отец постарался, - объяснил христианин с иудейской родословной. – На всякий случай.

- А почему на тебе нет нательного крестика?

- Не идти же мне с ним в синагогу! – возмутился иудей с христианским вероисповеданием. Все рассмеялись, радуясь Бенову двоебожию.

- Придётся обойтись без божьей помощи, - поспешил подвести итог убеждённый атеист Старче, - выкрест нам не подмога.

- И не надо, - не согласился с провалом ходатайства к всевышнему теолог Фигаро. – Попы за деньги кому хочешь молебен сварганят – хоть верующим, хоть неверующим. Им без разницы – фальшивый ты христианин или нет, лишь бы плата была не фальшивыми и лучше – зелёненькими. Могу договориться.

- А ты что, ходишь в церковь? – удивился Старче.

- Был раз из любопытства, - подтвердил фальшивый христианин.

- Ну и как, удовлетворил?

- Ещё как! – хохотнул Федя. – Так дали по шапке, чтобы снял при входе, что чуть с головой не слетела, - и опять хохотнул. – Стою позади бабушек, лицезрю зады при поклонах, в глазах рябит от позолоты и страха – поневоле перекрестился, - и ещё хохотнул, - по-староверски: левой рукой, слева направо и троеперстием, сложенным из большого пальца, зажатого между двумя соседними согнутыми, - и захохотал в голос, довольный находчивостью. Но мы не вняли христианским убеждениям левацкого старовера и отменили молебен, решив уповать на себя, а не на дядю.