И нет любви иной…

Июнь на юге в этом году выдался жарким. Белое солнце целый день висело в небе, источая нестерпимый жар. Море сверкало, известняковые утёсы слепили, как мартовский снег. Степь выгорела начисто, остатки пожухлой травы едва топорщились на облысевшей почве, и сухие комки перекати-поля свободно путешествовали по ней из края в край. Не выдержала даже ко всему привыкшая полынь на прибрежных камнях и, утратив невзрачные соцветия и листья, торчала между утёсами сухими жёлтыми палками. К гальке на берегу невозможно было прикоснуться, и нравилось это лишь одному человеку в рыбачьем посёлке: турку Мустафе, который спокойно и важно варил свой кофе прямо на камнях у трактира Лазаря. Толстый турок никогда никуда не спешил, бег как способ передвижения не признавал, и потому Илья и Маргитка, идущие к трактиру, крайне удивились, увидев, что Мустафа несётся им навстречу, вспотевший, с сотрясающимся животом и вытаращенными глазами.

– Дэвла[23], что это с ним? – пробормотала Маргитка. – Мариам, что ли, себе кого получше нашла?

– Брат, куда рысишь? – спросил Илья.

Мустафа промчался мимо него, как тяжеловоз, пыхтя и сотрясая землю, и выпалил на ходу:

– За Мариам! Пусть поглядит, пока не кончилось!

Илья взглянул в сторону трактира. Там, под старым грецким орехом, действительно собралась нешуточная толпа, откуда доносились восхищённые вопли, ругань, смех и лошадиное ржание. Когда Илья с Маргиткой приблизились, крики стали отчётливее:

– Давай, Роза! Эй, Чачанка! Смотри, не падай!

Илья раздвинул локтями толпу – и увидел нечто невообразимое. Перед трактиром, делая широкий круг по двору, галопом носился тот самый красавец жеребец чистой золотой масти, которого неделю назад на аркане притащил в посёлок Васька Ставраки. Все эти дни конь был на языках не только у поселковых барышников, но и у городских ценителей лошадей. Он оказался редкой красоты, с тонкими и сильными ногами, подобранной грудью, богатым хвостом, слегка удлинённой спиной, маленькой и сухой породистой головой. Проблеск белка в углах фиолетовых глаз говорил о своенравном характере, в чём за неделю Васька убедился полностью. При посредстве всех знатоков округи он несколько дней пытался укротить бешеную скотину, но безрезультатно. После того как с жеребца три раза сорвался молдаванин Белаш, пять раз – коновал с Ближних Мельниц кривой Остап и раз двадцать – сам Васька, было решительно установлено: чёртовой твари дорога только на бойню. Золотой жеребец не давал приблизиться к себе: фыркал, храпел, дико скашивал глаза, дёргался и лягался, и даже Илья, раз взглянув на него, не стал и пытаться. Сказал Ваське: «Без толку. Норовистый, как чёрт. Татарам продавай».

Продавать татарам такую красоту Ваське не хотелось, он рассчитывал сбыть породистого скакуна какому-нибудь богатому знатоку в Одессе, но необъезженная лошадь сильно теряла в цене, и Васька не спешил подыскивать покупателя, всё ещё надеясь обломать строптивца. И сейчас Илья не верил своим глазам: неукротимый золотой галопом нёсся по кругу, словно в цирке, а на его спине, сжав бока коня коричневыми исцарапанными ногами и гикая, как кабардинский мальчишка, сидела Роза Чачанка. Испуга на её лице не было и в помине: все видели, что Роза упивается скачкой. Более того – понаблюдав за ней с минуту, Илья понял, что бешеная баба показывает джигитовку: она то запрокидывалась назад, почти ложась на круп лошади, то на лету срывала лист с грецкого ореха, то, свешиваясь до земли, подхватывала прямо из-под копыт гальку, то, как в пляске, била плечами. Пробормотав: «Вот шальная…» – Илья ткнул кулаком в бок стоящего рядом Лазаря и потребовал объяснений. Лазарь долго отмахивался и орал по-гречески, но в конце концов сбивчиво поведал следующее.

Ранним утром Васька Ставраки, ругаясь и размахивая кнутом, на верёвке приволок рыжего жеребца к трактиру. Там Ваську по уговору ожидал высокий и длинный, худой, как щепка, сэрвицкий цыган Федько из Одессы, клятвенно пообещавший объездить упрямую тварь.