И нет этому конца

— Тогда передайте им… Нет, ничего не передавайте. Пока работайте только на прием!

— Есть пока работать только на прием! — ответил Горпинченко и спустился в танк.

Подполковник сел на ящик, поставленный для него на броню, и вынул из кармана шинели свою помятую карту.

— Доктор, посветите, — сказал он, подавая Борису карманный фонарик. — И оба с Фавицким загородите свет.

После того как они прикрыли собой зажженный фонарик, зампотех принялся изучать карту. Потом провел ногтем линию и сказал:

— Вот здесь должны быть немцы.

9

Но первые немцы встретились им раньше. Их было двое. Два дезертира. Они шли по дороге и, увидев «доджик», сиганули в кусты. Чья колонна впереди, они не знали. Можно не сомневаться, что с не меньшей, если не с большей резвостью они спрятались бы, попадись им на пути немецкие машины. Но их заметили. Через несколько минут место, где они находились, было окружено «черными пехотинцами». Ни о каком сопротивлении немцы и не думали. Вышли с поднятыми руками и охотно дали себя разоружить. Вначале их приняли за разведчиков. Но с первых же ответов при допросе подполковнику стало ясно, что они обыкновенные дезертиры.

Высокий немец все время улыбался широкой, обнажавшей десны улыбкой и с готовностью отвечал на все вопросы. Второй — ростом пониже — поддакивал всему, что выкладывал его приятель, но сам говорил мало.

В результате они сообщили много интересного. Выяснилось, что кроме этой есть еще одна дорога на Куммерсдорф — значительно короче. Начинается она в километре отсюда и также идет лесом. Правда, кое-где есть участки, покрытые гатью. Но что один или два плохих участка дороги для таких замечательных танков! Высокий немец шагнул к «тридцатьчетверке» Горпинченки и даже похлопал ее, как коня.

Странное дело — и Борис это чувствовал, — ни тот ни другой дезертир не ожидал для себя от этой встречи с русскими каких-либо особо скверных последствий.

Между тем подполковник Рябкин не знал, что с ними делать. Он не мог ни отправить их в тыл, ни отпустить на свободу. В первом случае все упиралось в сопровождающих — не хватало, чтобы он разбрасывался людьми перед боем. Во втором случае он не имел права рисковать судьбой рейда. Если этих двоих схватит полевая жандармерия, то они, спасая свою шкуру, вымаливая прощение, не колеблясь сообщат о русской колонне.

Оставалось или взять их с собой, или… Подумав, зампотех решил, что первое все-таки лучше. В конце концов они могли пригодиться в качестве проводников. И тем, что не пришлось вот так просто, не в бою, пролить человеческую кровь, были довольны все. За исключением, может быть, Осадчего, горевшего желанием отомстить за своего ординарца. Борис сам слышал, как он, подойдя к зампотеху, сказал: «Ну чего с ними валандаться?» Но подполковник никак не среагировал на эту реплику.

Одного дезертира забрали к себе на «доджик» «черные пехотинцы». Второго, что улыбался, посадили на танк старшего лейтенанта Горпинченки.

Дорога, о которой говорили немцы, действительно была в километре от того места, где их схватили. Судя по всему, по ней давно не ездили — колея старая, едва различимая. Кругом бугорки и ямки. Встречались и лежащие поперек дороги сухостойные деревья. И все-таки, несмотря на такое запустение, кое-где проглядывали следы машин и повозок.

Наступил вечер.

Колонна двигалась медленно, пробираясь сквозь темноту незнакомой лесной дороги.

— Включить подсветку! — после долгого колебания приказал зампотех.

Загорелись подфарники. Но теперь подполковник Рябкин не находил себе места от беспокойства — как бы их из-за этой подсветки не обнаружил противник.

Улыбчивый немец, догадавшись о состоянии русского командира, сказал, успокаивая:

— Дорт зинд кайне дойче зольдатен. Зи зинд ин Куммерсдорф![1]

— Доктор, скажите ему, что нам все равно, где их бить, в Куммерсдорфе или раньше.

Борис перевел.

— Я, я![2] — поспешил согласиться немец.

Дорога шла ровно — и вдруг покато устремилась вниз. И в ту же минуту вверх по косогору побежали деревья, оставляя колонну наедине с широким и темным небом.

Откуда-то издалека, из низины, долетала дробь автоматной и ружейной перестрелки. С короткими перерывами протяжно повизгивал немецкий шестиствольный миномет. Продолжали ухать орудия.

Время от времени из-за дальней черноты леса уходили в небо ракеты… Кто знает, может быть, среди них был и призыв о помощи: «Помните, мы здесь… Помните, мы здесь… Майнсфельд, Лауцен… Майнсфельд, Лауцен…» Не там ли Майнсфельд?

Борис спросил об этом пленного. Тот энергично закачал головой:

— Найн, найн. Дорт ист Куммерсдорф![3]

— Майнсфельд — левее, — заметил подполковник.

Спуск кончился. Снова у дороги замелькали частые тени деревьев. Ударило в лицо сыростью и прохладой. Стыли близкие камыши какого-то большого озера.

Под колесами захлюпала грязь.

Впереди подскакивал на жердях гати «доджик». «Черные пехотинцы» сидели и стояли в напряженных позах, держась друг за друга.