И нет этому конца

Впрочем, полет фантазии обрывается сразу же, как только мы выезжаем из населенного пункта и исчезают прохожие. Без них мы моментально скисаем и превращаемся в самих себя: я в зауряд-фельдшера, он — в обыкновенного водителя санитарной машины. Но стоит лишь показаться каменным постройкам новой деревушки и снова появиться прохожим, как все начинается сначала…

Но вот из-за поворота выскакивают первые дома Оберхауза.

Полковник уже весь напрягся. Он с трудом досиживает последние секунды пути.

Его нетерпение передается нам. Я даже встаю одной ногой на крыло — все-таки, хоть ненамного, но продвижение вперед.

А Яхин еще за два квартала начинает жать на клаксон, предупреждая о нашем приближении…

Не удивительно, что медсанбат встречает нас уже задранным до предела шлагбаумом.

Мы влетаем во двор, останавливаемся у приемного отделения. Я соскакиваю и бросаюсь к сбегающему с крыльца эвакоотделения главному хирургу. Длинный и тощий, с очень некрасивым толстогубым лицом, он давно вызывает во мне безотчетную неприязнь. Но слава о нем как о прекрасном хирурге заставляет всех, в том числе и меня, относиться к нему с уважением. Особенно когда он бывает нужен…

Я подбегаю к нему и взволнованно сообщаю:

— Товарищ майор, я привез раненого полковника!

А он, вместо того чтобы тут же броситься оказывать помощь, лишь резко спрашивает:

— Куда ранен?

— В голень осколком снаряда.

— Сдайте раненого в приемное отделение. — И, потеряв ко мне всякий интерес, продолжает свой путь.

Я следую за ним:

— Как сдать?

— Как сдаете всех раненых, — на ходу отвечает он.

Я готов провалиться сквозь землю. Еще никогда в жизни меня так не обрезали. Даже в училище, где над тобой столько командиров.

Понурый, я возвращаюсь к «санитарке». Около нее уже стоят и ждут меня все наши раненые, включая полковника, которого поддерживают Яхин и солдат с ангиной.

Полковник настороженно спрашивает:

— Кто это?

— Главный хирург медсанбата.

— Что он сказал?

Я отвожу взгляд в сторону.

— Что сперва надо в приемное отделение… — И, сменив больного солдата, говорю: — Пойдемте, товарищ гвардии полковник.

И вот мы заходим в приемное отделение. Это бывший спортивный зал, сплошь заставленный койками с сидящими и лежащими на них ранеными. Снуют санитары. Одним они дают пить, другим — лекарства, третьим подают утку. Кого-то уносят на носилках, кого-то приносят…

К нам подбегает девчонка-санитарка:

— Товарищ полковник, минуточку, сейчас мы вас примем!

И тут же исчезает.

Мы ждем десять — пятнадцать минут, к нам никто не подходит.

Лицо полковника выражает растерянность. Я его понимаю: когда столько раненых, даже как-то неудобно напоминать о себе…

Постепенно растерянность все же сменяется нетерпением. Полковник раздраженно спрашивает:

— Ну, где же ваши врачи, лейтенант?

И в самом деле, куда они подевались?

— Я сбегаю, позову их! — говорю я.

Но в этот момент появляются главный хирург и врачиха приемного отделения. Она недавно окончила медицинский институт, и ей еще не успели присвоить звание. Нас она замечает сразу. Но главный хирург торопливо ей что-то выговаривает, и она молча следует за ним мимо нас…

Останавливает их обоих голос полковника:

— Товарищ майор!

Главный хирург какое-то время раздумывает, словно решая, стоит подойти или нет.

Подходит, но с недовольным выражением на длинном лице.

— Слушаю вас, товарищ полковник!

— Товарищ майор, я прошу вас срочно прооперировать меня, — негромко произносит полковник.

— Ну, разумеется, вам срочно, а тяжелораненые пусть подождут! — вдруг вскипает главный хирург.

Полковник вспыхивает. Я чувствую, что ему стоит огромного труда сдержаться, не сказать майору что-нибудь такое же резкое и гневное. Отвечает он сдержанно, с достоинством и с неприкрытой обидой в голосе:

— Я просил вас о срочной операции только потому, что к вечеру мне надо быть в дивизии…

В лице главного хирурга что-то меняется. Но говорит он строго и, как мне кажется, чуть-чуть похваляясь:

— В нашем медсанбате неукоснительно соблюдают правило: первым оказывают помощь тем, кто в ней больше нуждается. И никаких исключений, товарищ полковник…

— Тогда простите, что побеспокоил вас, — странным голосом произносит полковник и, обняв меня за шею, говорит: — Пошли, лейтенант!..

И мы все втроем ковыляем к выходу. В эту минуту мы с Яхиным испытываем к главному хирургу самую что ни есть лютую ненависть. Будь на то наша воля, мы на месте полковника раз пять поставили бы его по команде «смирно». Чтобы знал, как разговаривать со старшим по званию! Чтобы знал, как строить из себя борца за справедливость!

Мы идем и слышим, как позади нас воцаряется напряженная тишина. Неожиданный поступок полковника вызывает у врачей растерянность.

Открываем дверь, выходим на крыльцо…

И вдруг нам в спину ударяет голос врачихи:

— Вернитесь, товарищ полковник!

Но мы, не обращая внимания на оклик, продолжаем спускаться по ступенькам.

— Вернитесь!

Она догоняет нас в самом низу лестницы.

— Товарищ полковник, вы напрасно обижаетесь… Вы же видели, как у нас забито… На каждого хирурга только тяжелораненых по тридцать человек… Мы совсем не управляемся… А раненые все прибывают!