Теперь мы шагали по заливному лугу с изрядно примятой колесами, гусеницами и сапогами травой. Местами встречались участки, случайно или чудом не тронутые боевой техникой. Но то, что пощадили машины, не пожалела осень. Уже потускнели, а кое-где и побурели травы.
С каждым шагом все больше и больше раздвигались берега, шире становилась серебристо-серая полоса воды, сильнее дрожал от канонады воздух.
Медленно и грозно поднимались кручи на той стороне. Мрачно темнели глубокие и извилистые овраги. И даже ярко-желтые, дымчато-синие пятна от осенней листвы, очень красивые издалека, не радовали глаз. Но особенно щемили душу своей незащищенностью крохотные хатки, белевшие на холмах.
А повсюду странная, несмотря на непрерывную пальбу, неподвижность. Словно все, что там происходило, совершалось без участия людей…
Когда до Днепра осталось метров семьсот, не больше, мы услышали чей-то отчаянный выкрик:
— Ложись!
Я обернулся и увидел, как бросились на землю Орел и Сперанский. Остальные продолжали стоять и старались понять, почему нужно ложиться. Я растерянно смотрел на них и тоже ничего не предпринимал. И в самом деле, зачем ложиться? Дошло это до нас лишь после того, как метрах в тридцати от дороги шмякнулась и разорвалась мина и где-то близко просвистели осколки. Только тогда мы в одно мгновение растянулись кто где стоял. Хотя от возгласа Сперанского, который первым услышал свист приближавшейся мины, до ее разрыва прошло всего каких-нибудь две-три секунды, мне показалось, что время в этот момент остановилось.
Вторая мина угодила в большую воронку, и ее осколки ушли в землю…
Пока мне здорово везло. Однако мое везение могло окончиться с третьей миной. Я лежал и молился про себя, чтобы ее не было. Или, по крайней мере, чтобы она так же, как первые две, упала для меня удачно. Или, на худой конец, только ранила бы. Конечно, я помнил и о своих санитарах, которые тоже подвергались смертельной опасности. Но когда четверть минуты назад просвистела вторая мина, все внутри у меня сжалось от страха и я уже ни о чем другом не мог думать.
А сейчас я изо всех сил вжимался в землю, ожидая третьей мины. Но ее почему-то не было. Прошло добрых две минуты, прежде чем я поднял голову.
Одно из двух — или немцы не спешили, или решили ограничиться двумя минами…
Надо вставать.
Поднимались медленно, с опаской поглядывая на тот берег.
— Все целы? — справился я у санитаров.
— Кажется, все, — ответил Козулин.
И действительно, никто не остался лежать, никто не стонал, не жаловался.
— А старшина где? — спохватился я.
Маленький и верткий Зубок, который замечал все, сообщил, что старшина еще до обстрела пропустил взвод вперед, а сам спустился в ближайшую воронку.
Что же делать? Идти дальше или подождать его? Конечно, он нас разыщет, но с ним как-то спокойнее и надежнее.
Пока я решал, что лучше, на дороге показался старшина. Он шел, на ходу застегивая брюки. Увидев, что мы ждем его, прибавил шагу.
Еще издали я обратил внимание, что лицо у него как будто осунулось, побледнело. Неужели заболел? Лишь бы не дизентерия! А то придется отправить в госпиталь и я останусь один.
Он подошел.
— Понос? — упавшим голосом спросил я.
— Чистый пулемет! На три метра против ветра! — бодро ответил старшина.
— Неужели что-нибудь инфекционное? — Я уже не скрывал своего беспокойства.
— Та ни! — успокоил меня вездесущий Зубок. — Вин молоком огиркы запывав!
У меня сразу отлегло на душе.
— Чего это с вами? — осведомился старшина, заметив общее возбуждение.
Я сказал о минометном обстреле. Он тут же приказал рассредоточиться, двигаться к реке порознь, соблюдая дистанцию в несколько шагов.
— У фрицев здесь, видать, кажный метр пристрелян, — заключил он.
Впереди спокойно и неторопливо нес свои тяжелые зеленовато-серые воды Днепр — широкий и раздольный. И трепетно дрожала перекинутая с одного берега на другой золотистая солнечная дорожка — единственный мост, который невозможно разбомбить.
Покачивался на далекой волне паром с двумя автомашинами. А в стороне мелькали лодки с людьми…
Я прибавил шагу. Вскоре меня догнал Задонский и опередил Зубок…
Вид реки, казалось бы исподволь готовившейся к встрече с нами и неожиданно представшей во всей своей величавой и страшной значительности, необычным образом подействовал на нас. Несмотря на возможность нового обстрела, мы как шальные устремились к воде. Позади остались покореженная автомашина, разбитое орудие…
Наши ноги чуть ли не по щиколотку уходили в глубокий сыпучий песок, но мы продолжали бежать, опьяненные близостью великой реки, отчаянные и ликующие…
Вот он — Днепр!
Я ступил в воду, и легкая прозрачная волна как ни в чем не бывало приласкалась к моим сапогам…
Первым опомнился старшина.
— А ну, живо в укрытие! Не то как жахнет сейчас! Я кому говорю?! — закричал он на санитаров.
Когда мы взбегали по косогору, то увидели две фигуры, направлявшиеся к нам по самому гребню. Передняя помахала рукой.
Кто это? Неужели кто-то из моих однокурсников — выпускников военно-медицинского училища? Всего месяц назад судьба разбросала нас по всему фронту — от Белого до Черного моря.