И настанет веселое утро

Точно, когда они улетали в чужие края, они переставали быть русскими грачами и делались, например, индийскими. А куда они улетали раньше? В Африку? В Индию? Надо будет спросить у папы…

Полина вспомнила сегодняшнее утро, и вообще, как папе стало последнее время все некогда и некогда и не до нее, и опять нахмурилась.

Ребята столпились вокруг скамейки, где сидела Анна Ильинична и читала книжку про ослика или козлика. А Полина отошла в сторонку и спряталась за толстым кленовым стволом. Сейчас она будет играть в свою любимую игру. Когда она в нее играет, ей хорошо и радостно. Дело в том, что у Полины есть собака. Та собака, которую она уже давно просит ей купить, которую давно любит: веселый, умный, добрый пес. Его зовут Фокки. Да, та самая собака, которую ей не купили ко дню рождения, а, наоборот, купили ковер в ее комнату. А еще раньше купили ковер в большую комнату. Объясните, пожалуйста, почему собака или ковер? Ковер собаке не доставит никаких неприятностей. Собаке очень даже удобно будет спать на ковре. И возиться с Полиной на ковре тоже приятнее, чем просто на полу. Ладно! Как хотят! У Полины все равно есть собака. Фокки. Это ничего, что Фокки понарошковая собака. Придуманная. Все равно — он есть.

— Фокки, ко мне! — позвала Полина.

Фокки, черный, гладенький, с торчащими ушами и мохнатой мордочкой, тотчас же подбежал к своей хозяйке. Полина погладила его теплую спинку.

— Ну, пойдем гулять, пойдем гулять, дурачок!

Фокки завилял своим коротеньким, обрубленным хвостиком, Полина застегнула на нем ошейник и к ошейнику прицепила поводок. Они пошли гулять по аллейкам. Фокки бежал вперед, иногда оглядываясь на Полину. Полина с ним беседовала.

— Понимаешь, Фокки, — говорила она, — я никак не могу понять, что значит «все благополучно». Мама, как приходит с работы, тут же начинает читать какие-то бумаги, которые называются «рукописи». Вчера я ее просила почитать мне книгу, а она сказала, что пока не прочтет рукопись про модальные глаголы… Ты что-нибудь понимаешь, Фокки? Миндальные — это понятно. Это пирожные такие. Мотальные — тоже понятно. Это когда мотают. Но — модальные? По-моему, так не бывает. «Не мешай, мне не до тебя, у меня эти самые, „модальные глаголы“…» И папе тоже не до меня. А кому же до меня, Фокки?

Фокки сочувствовал, не забывая, однако, время от времени поднимать ножку возле кленовых и липовых стволов.

— Бабушка Тая очень хорошая, — продолжала Полина. — Только знаешь, Фокки, она грустит все время. И вспоминает Крутогорск и дедушку. Она мне рассказывала о розах. Хочешь, я тебе расскажу? Слушай. Давно-давно — это время называется «сразупослевойны» — в Крутогорске жил один армянин по имени Вардкез. Откуда я это знаю? Ну, бабушка рассказала, конечно. Чудной ты, Фокки, откуда бы мне еще знать? Он жил там и жил, и он разводил розы. Прекрасные розы, алые и белые. Он их продавал иногда, бабушка говорит, что очень дешево, а иногда так давал, потому что был он совсем нежадный. И вот бабушка рассказывала, как дедушка приносил ей розы от Вардкеза. Он ходил к нему далеко-далеко, на самый край города, потому что Вардкез жил на самом краю города, который назывался «Козье Болото». То ли правда там козы водились и квакали вместо лягушек, то ли улица эта крайняя так называлась. Я не знаю. И бабушка теперь всегда говорит:

«Ничего больше, Полиночка, и не нужно было. Ни ковров, ни хрусталя. Ни дорогих обоев».

«Ни цветного телевизора?» — спросила я у нее. А она засмеялась:

«Телевизоров, говорит, тогда совсем не было. Ни цветных, ни никаких вообще. Дедушка дарил мне розы от Вардкеза, и нам было легко и весело. Мне, ему и Верочке. Каждое утро было таким веселым!» Ты представляешь себе, Фокки?

Фокки слушал внимательно, наклоняя головку то на одну, то на другую сторону. Он все понимал.

— Я как-то спросила у мамы: «Ты помнишь розы от Вардкеза?» — продолжала Полина.

Мама сначала сказала:

«Подожди, мне не до тебя! Видишь, я работаю?» А потом улыбнулась и подобрела: «Розы! Конечно, помню! Твой дедушка, мой папа, приносил их моей маме, твоей бабушке. Алые и белые розы. И почему-то от них было весело. Каждое утро было таким веселым!»

Фокки тянул поводок, Полина шла вприпрыжку следом. Как хорошо, как славно иметь свою собаку!

— Полина-а-а-а! — вдруг донеслось до нее. Это звала Анна Ильинична. — Полина-а-а-а! Мы уходим! Полина! Строиться!

И тут произошло то, что происходило всегда, когда кто-нибудь окликал ее громким и повелительным голосом. Фокки сильно рванул поводок, и Полина не смогла его удержать в руках. Фокки помчался без оглядки. Петелька поводка подпрыгивала, разбрызгивая воду в лужах натаявшего снега.

— Фокки, Фокки-и, остановись! — звала Полина.

Но все было бесполезно. И она это знала. Ее собака, собственная любимая понарошковая собака, когда вмешивался кто-то третий, всегда убегала, уносилась, таяла вдали.