Майору Портанскому хотелось достать ТТ и застрелиться… Там, в городке, десятки женщин ждут своих мужей, отцов своих детей. Но ждут напрасно… Что он им скажет? Господи, ну, почему он уцелел, а они погибли! Его торпеда попала! Стрелок-радист доложил… Они порвали самурайскую эскадру на части! Но, боже мой, как дорого за это заплачено…
Его глаза внезапно наполнило слезами. И он сжал лицо ладонями, сдерживая, но не в силах сдержать рыдание. И вдохнул несколько раз поглубже. А потом проглотил горькие слезы и прикусил губу… Умереть за Родину не сложно, жить труднее.
В кабинет без стука вошел капитан Галушка, молча сел на стул напротив комполка и поставил на стол бутылку водки. Портанский посмотрел на него, а потом также молча выдвинул ящик письменного стола и достал два давно немытых стакана…
Неделю спустя, двадцать девятого августа, Указом Президиума Верховного Совета СССР тринадцати пилотам четвертого минно-торпедного авиаполка ВВС Тихоокеанского флота было присвоено звание Герой Советского Союза. Из них девятерым посмертно. За огненные тараны…
За мужество и героизм личного состава полк был награжден орденом Ленина.
Начальник ВВС ВМФ комдив Жаворонков лично проследил, чтобы четвертый минно-торпедный в кратчайшее время получил пополнение. Три эскадрильи торпедоносцев были срочно переброшены с Черного моря, а одна с Балтики. И теперь в полку снова имелось шестьдесят два ДБ-3Т. Помкомполка, вместо геройски таранившего вражеский крейсер капитана Синякова, был назначен капитан Токарев.
О том, что ему присвоено звание Героя, лейтенант Полищук узнал в госпитале. Сначала он не поверил и думал, что ребята опять его разыгрывают, но ему показали газету, и он долго читал и перечитывал этот Указ:
За образцовое выполнение боевых заданий и геройство, проявленное при выполнении боевых заданий, присвоить звание Героя Советского Союза».
Неужели это про него? Николаю казалось, что ничего он такого особенно геройского не сделал… Сделал то, что должен был сделать. И все. Он, между прочим, вообще никаких подвигов совершать не собирался.
Список был длинный. Тридцать девять фамилий… Глаза Николая выхватывали знакомые и незнакомые имена:
«Лейтенанту Василенко Александру Ивановичу
Капитану Галушке Петру Никаноровичу
Старшему политруку Гапоненко Василию Павловичу
Капитану Душину Алексею Захаровичу
Полковнику Ермаченкову Василию Васильевичу
Комбригу Залевскому Адаму Иосифовичу
Капитану Коккинаки Константину Константиновичу
Комбригу Лемешко Петру Николаевичу
Капитану Осипову Евгению Викторовичу
Майору Петрову Борису Лаврентьевичу
Лейтенанту Полищуку Николаю Матвеевичу
Майору Портанскому Виктору Николаевичу
Майору Почиковскому Борису Антоновичу
Капитану Синякову Георгию Николаевичу
Майору Супруну Степану Павловичу
Флагману первого ранга Юмашеву Ивану Степановичу
Капитану Якушенко Павлу Ивановичу».
Так уж вышло, что из всех новоиспеченных Героев только лейтенант Полищук находился на излечении во Владивостокском военно-морском госпитале. И часа не прошло, как слух о том, что в одной из палат лежит настоящий Герой, разнесся по этажам. Тут же началось паломничество… И очень скоро Николай на себе ощутил, что бремя славы, хотя и называется сладким, не зря зовется бременем.
До этого молоденькие симпатичные медсестры видели в нем всего лишь худого, стриженого и, чего скрывать, довольно невзрачного, легкораненого среднего командира, то бишь лейтенанта. Одним словом, делая ему перевязку, могли разговаривать о чем-то своем, как будто наматывали бинт на манекен.