И мы их увидим

— Послушай, друг, — сказал он, — бросай ты эту помойку.
Есть один дом — он мой, тебе в нём найдётся место.
Таков твой путь. Ты можешь стать человеком.
Я ответил:
— Нет, ведь ты — дьявол.
И он изменился в лице.
Как будто ему туда плюнули
детскою кличкой, которой
дразнили всю жизнь.
Как будто бы шёл на свидание
с любимой, но в назначенном месте
застал пятерых
с ножами и битами.
— А видел ли ты Рай, мой мальчик?
Не трудись отвечать, ты видел лишь это.
А я видел бездны, а в них — пустоту.
Во имя чего ты хранишь себя?
Никто не проверит, никто не оценит.
Законы придумали люди, и только я существую.
Живи!
Но я ответил:
— Нет, ведь ты — дьявол.
Почему-то он плакал, когда я ушёл.
А когда он вернулся, с ним была Блудница,
что заставила меня ощутить себя грязным.
Она тоже плакала. Она умоляла:
— Вернись.
И он говорил:
— Покинь это место.
Ты здесь ничего не знаешь…
Она добавляла,
— что перед нами не выстоит мир,
ты лишь протяни ко мне свою руку.
И город прыгнет навстречу,
ударит в лицо тёплым ветром,
рассыпет, как бисер,
бросит горохом о бетонные стены
яркие пятна огней.
Там мы снова научим тебя дышать,
греть руки стаканчиком кофе.
И я дрожал, но сзади
горел костёр из покрышки,
и в нём поблазнилось спасенье,
к нему отступил я
и отвечал им обоим:
— Нет, ведь ты — дьявол.
С тех пор меня окружали пусто́ты.
Я чувствовал бездны.
Но бездны не ощущали меня.
Там всё было мёртвым.
Мои мёртвые друзья пронзили мне сердце сталью,
когда догорела покрышка.
Очнувшись, я увидел её глаза, а в них — слёзы.
— Вернись, — просила. — Живи.
А рядом сидел он, пачкая серый плащ,
и молчал, глядя на меня
серыми глазами.
Когда смерть затмевала мой взгляд, я думал,
глаза его разного цвета.
Я думал, что так познаётся истина.
И прошептал им:
— Нет, ведь ты — дьявол.
— Но ты же не знаешь! — кричала она. -
Пошли, и посмотришь! Когда-то
в одной из каверн мирозданья
мы друг друга любили, и мы знали всё.
Зачем ты отрёкся? Что стоят твои слова?
Куда ты бежишь?
И он говорил:
— Я хотел бы Рай тебе предложить,
но я не из тех, кто лжёт.
Выбери то, что есть,
то, что пока ещё ждёт.
И она говорила:
— Так можно.
Можно быть счастливым.
Для этого все мы родились.
И я шептал:
— Нет, ведь ты — дьявол.
И они изчезали,
устрашённые верой.
Оставили хлеб, обращённый из камня.
Однажды я ел его, и раны мои затянулись.
А ночью небо плакало её слезами.
Я пошёл замолить свой грех.
Сторож выгнал из храма,
а женщина бросила монетку.
Я и сейчас держу её в руке, видишь?
Я плачу́ тебе ею.
Налей, раз уж больше ничего нет.
— А дальше? — Все затаили дыханье,
на каждом лице — мученье,
надежда и страх. — Они
ещё приходили?
— Они приходили вечно, — сказал я,
пригубив душу. —
Каждый день, или то были ночи?
Пожалуй, я думал, что ночи,
ведь меня ко греху склоняли.
Однажды с ними пришла седина.
Однажды — болезнь.
А потом — смерть.
С ней они долго ругались.
Что-то сверкало.
Помню, Блудница вскрикнула
и упала.
Помню, глаза её гасли,
и пальцы тянулись ко мне.
Их смерть растоптала.
И он говорил мне что-то,
когда я лежал, не зная,
поперёк седла.
Он шёл, потом — бежал.
Потом остался вдали.
Исчез.
Я один стоял, с этой монетой.
Но врата Рая закрыты остались.
Я вспомнил.
Ни разу они не открывались.
Да и вовсе не было их.
Был мох на камнях,
но не камни.
Была ржавь на прутьях,
а их самих
не было.
Я пнул их — они развалились.
За ними простёрлись бездны.
И что-то там обрывалось.
Так больно и так навсегда.
— Садись, — мне подвинули стул. -
Садись и смотри на дверь.
Как все мы.
Возможно,
однажды
она
ещё раз откроется,
и мы их увидим.