И это все о нем

«Ну конечно, – возликовал Прохоров, – цветок в кабинете Пилипенко должен называться невестой! Герань – это слишком просто, незатейливо; в герани нет того оттенка пилипенковской души, как сентиментальность. Этот старательный человек непременно говорит женщине: „Горлинка ты моя незабвенная!“, неотрывно глядит ей в глаза и ласково перебирает пальцами какую-нибудь оборку на ее кофточке. И женщины любят таких, как Пилипенко».

– Я вам приказываю, младший лейтенант, не обращать внимания на болтливость старшего по званию! – строго сказал Прохоров. – Слушайте, почему вы скрипите табуреткой?

– Раскачалась.

– Сама не раскачается, если вы перестанете таращить на меня глаза! – обозлился Прохоров. – Я же не таращусь на человека, который не знает разницы меж тем, кого столкнули с подножки вагона и кто сам спрыгнул с подножки! Извольте не таращиться!

– Слушаюсь, товарищ капитан!

– Я хочу, Пилипенко, чтобы вы спокойно и доверительно, словно пишете школьному товарищу, рассказали о смерти Евгения Столетова, – задумчиво сказал капитан Прохоров. – Забудьте о том, что вы милиционер – это раз! Не учитывайте того обстоятельства, что я лучше вашего знаю дело, – это два! И, ради бога, не старайтесь… Только не старайтесь!

Прохоров с таким же успехом мог попросить чеснок не пахнуть, как младшего лейтенанта Пилипенко не стараться: едва инспектор открыл рот, как все надежды капитана рухнули карточным домиком.

Пилипенко был милиционером и только милиционером; он и зачат был как милиционер, и сосал из груди матери милицейское молоко.

«Лишних два рабочих дня – вот чем это пахнет!» – грустно подумал Прохоров.

– Рассказывайте, Пилипенко!

– Двадцать второго числа мая месяца, – прокашлявшись, сказал Пилипенко, – в ноль часов двадцать три минуты машинист паровоза Фазин сообщил в диспетчерскую, что на шестом километре от станции Сосновка – Нижний склад, в четырехстах метрах от дороги на Хутор, им был замечен лежащий на земле неизвестный…

Ей-богу, Прохоров еще не встречал человека, который так полно соответствовал бы собственному протоколу – буковка совпадала с буковкой, интонация с интонацией, всегдашняя приблизительность и полуправда бумаги жила в голосе Пилипенко той же полуправдой и приблизительностью… Прохоров отвернулся от инспектора Пилипенко, разглядывая свои блескучие туфли из настоящей кожи, пропустил огромный кусок инспекторской старательности. Думал он в это время о том, что сапоги Пилипенко с утра были тоже хорошо вычищены, но вот к полудню запылились.

– В час тринадцать минут я прибыл на место происшествия, – рассказывал Пилипенко. – В неизвестном, лежащем в трех с половиной метрах от пня, был опознан тракторист Сосновского лесопункта Столетов Евгений… Осмотр показал, что потерпевший при падении ударился затылком об острый край камня, в результате чего наступила смерть…

«Уши надо было бы оборвать человеку, который в фискальных целях лишил служебное помещение палисадника, вырубив под окнами деревья, открыл доступ в комнату всему постороннему и лишнему. Почему, спрашивается, надо серой реке слушать о том, как лежал возле белого камня Евгений Столетов, какое дело трем прибрежным осокорям до плакатной улыбки бравого Пилипенко? Как, черт возьми, было не хмуриться небу, когда несли вот такую ахинею:

– …расположение трупа и местонахождение места происшествия в четырехстах метрах от дороги на Хутор позволили вы-ра-бо-та-ть версию, что тракторист Столетов Евгений пытался на ходу спрыгнуть с платформы…»

И это говорил человек, который старательно – рулеткой! – измерил расстояние от трупа до рельсов, приложил к делу сломавшийся каблук, снял по-дурацки точный чертеж с местности и сфотографировал все, что можно, кроме следов на обочине узкоколейки, а к приезду следователя из райотдела милиции прошел сильный дождь, почва откоса отплыла и сровнялась…

– Машинист паровоза гражданин Фазин из-за сильного потемнения, образовавшегося в результате наплыва густых туч на луну, не мог видеть спрыгивающего с платформы Столетова… Исходя из этого, наличие царапин и разорванная рубаха Столетова позволили вы-ра-бо-та-ть вторую версию о том, что Столетов Евгений не сам спрыгнул с платформы… Дальше…

Дальше пилипенковская казуистика не распространялась – приехал следователь райотдела милиции, пришел на размокший от дождя откос, назвав участкового инспектора ослом, передал труп судебно-медицинской экспертизе, а ровно через месяц по телефону сообщил Прохорову, что дело надо закрывать или…

«Или не закрывать», – подсказал ему Прохоров и положил телефонную трубку, добавив к первому ослу второго – следователя Сорокина…

– У меня все, товарищ капитан, – сказал Пилипенко таким тоном, словно выложил перед Прохоровым сокровищницу. – При необходимости могу доложить о связях Столетова Евгения. Следователь товарищ Сорокин…