И эхо летит по горам

Ищешь себе погибели? Уж наверняка, раз тревожишь меня в жилище моем! Чего тебе надо?

— Я пришел убить тебя.

По ту сторону ворот воцарилось молчание. Затем они со скрежетом открылись и показался дэв. Он навис над Бабой Аюбом во всем своем адском величии.

Ой ли? — сказал он голосом, что громовые раскаты.

— Точно, — ответил Баба Аюб. — Одному из нас сегодня погибнуть, верное дело.

На миг показалось, что дэв сметет Бабу Аюба с лица земли, — тот дэву на один укус, зубы у чудища острые, как стилеты. Но отчего-то медлило чудище. Дэв прищурился. Может, безумные слова старика поразили его. Может, сам вид его — лохмотья, лицо в крови, пыль, что покрывала его с головы до пят, раны по всему телу. А может, дэв не увидел в глазах этого человека и следа страха.

Откуда, говоришь, ты?

— Майдан-Сабз, — ответил Баба Аюб.

Далеко этот Майдан-Сабз, должно быть, — судя по твоему виду.

— Я не затем сюда пришел, чтоб ты мне зубы заговаривал. Я пришел, чтобы…

Дэв вскинул когтистую лапу. Да, да. Ты пришел меня убить. Знаю. Но ты же позволишь мне сказать несколько слов, прежде чем прикончить меня.

— Ладно, — сказал Баба Аюб. — Но лишь несколько.

Благодарю тебя. Дэв осклабился. Могу я спросить, что же за зло такое я тебе причинил, что смерть на себя накликал?

— Ты забрал моего младшего сына, — ответил Баба Аюб. — Он был самое дорогое для меня на всем свете.

Дэв хмыкнул и почесал подбородок. Я многих детей отнял, у многих отцов, — промолвил он.

Баба Аюб в гневе схватился за серп:

— Тогда я отомщу за них всех.

Должен сказать, твоя храбрость пробуждает во мне восхищенье.

— Ничего ты не знаешь о храбрости, — ответил Баба Аюб. — Чтоб быть храбрым, нужно иметь что терять. А мне терять нечего.

У тебя есть жизнь, — сказал дэв.

— Ты уже отнял ее у меня.

Дэв снова хмыкнул и задумчиво оглядел Бабу Аюба. А чуть погодя сказал: Ну что ж, будь по-твоему. Сразимся. Но сначала пойдем со мной.

— Шевелись, — сказал Баба Аюб, — у меня иссякает терпение.

Но дэв уже шагал к громадному входу в крепость, и Бабе Аюбу пришлось двинуться за ним. Он проследовал за дэвом по лабиринтам коридоров, и своды каждого почти доставали до облаков и возлежали на великанских колоннах. Они миновали многие лестницы и залы — в любом поместилась бы вся Майдан-Сабз. Так шли они, покуда дэв не привел их в обширную залу, а дальнюю стену ее загораживал занавес.

Иди ближе, — позвал дэв.

Баба Аюб встал рядом.

Дэв отдернул занавес. За ним оказалось стеклянное окно. В нем Баба Аюб увидел бескрайний сад. Шеренги кипарисов обрамляли его, а земли его усыпали цветы всех оттенков. Были там пруды, выложенные синими плитками, мраморные террасы и сочные зеленые лужайки. Баба Аюб разглядел изящные изгороди и фонтаны, ворковавшие в тени гранатовых дерев. И за три жизни не смог бы он представить места прекраснее.

Но сразило Бабу Аюба, когда увидал он детей — они бегали и резвились в саду. Гонялись друг за дружкой по дорожкам, вокруг деревьев. Баба Аюб поискал глазами — и нашел. Он был там! Его сынок, Кайс, живой и более чем здоровый. Он подрос, и волосы у него теперь стали длинные. На нем была красивая белая сорочка и отличные штаны. Он счастливо смеялся и носился за парой своих друзей.

— Кайс, — прошептал Баба Аюб, и стекло запотело от его дыхания. И закричал он имя своего сына.

Он тебя не слышит, — сказал дэв. — И не видит.

Баба Аюб запрыгал, замахал руками, замолотил по стеклу, но дэв задернул полог.

— Не понимаю, — сказал Баба Аюб. — Я думал…

Это тебе награда, — сказал дэв.

— Растолкуй! — воскликнул Баба Аюб.

Я заставил тебя пройти испытание.

— Испытание.

Испытание твоей любви. Да, жестокая проверка, и чего она тебе стоила, я тоже вижу. Но ты ее прошел. Вот твоя награда. И его.

— А если б я не выбрал его? — закричал Баба Аюб. — А если б я отказался от твоей проверки?

Тогда все твои дети сгинули бы, — ответил дэв, — потому что они все равно прокляты — дети слабого человека. Труса, что выбирает смерть для всех своих детей, лишь бы не обременять совесть. Ты сказал, что нет в тебе храбрости, но я вижу ее в тебе. Ты сделал такое — такую ношу принял на себя, а это требует храбрости. И за это я тебя уважаю.

Баба Аюб насилу поднял серп, но тот выпал из рук, громко лязгнул на мраморном полу. Колени у старика подогнулись, и пришлось ему сесть.

Твой сын не помнит тебя, — продолжил дэв. — Его жизнь теперь — тут, и ты видел своими глазами, как он счастлив. Его кормят лучшей едой, облачают в лучшие одежды, с ним дружат, его любят. Его учат искусствам и языкам, а также мудрости и великодушию. Он ни в чем не нуждается. Однажды он вырастет и решит уйти в мир — и будет волен это сделать. Полагаю, многие жизни он осенит своей добротой и принесет счастье тем, кто сражен печалью.

— Я хочу его увидеть, — вымолвил Баба Аюб. — Хочу забрать его домой.

Правда?

Баба Аюб глянул на дэва.

Чудище потянулось к комоду, что стоял рядом с занавесом, и достало из ящика песочные часы. Знаешь, что это такое, Абдулла, — песочные часы? Знаешь. Хорошо. Так вот… Дэв достал песочные часы, перевернул их и поставил к ногам Бабы Аюба.