И.Ефремов. Собрание сочинений в 4-х томах. т.1

— Плохой я рассказчик. Но это все равно интересно. Я интересуюсь реконструкцией разных расовых типов, бывших в древности до самой ЭРМ. После успеха моей картины «Дочь Гондваны» я загорелся воссоздать другой расовый тип. Красота тела — лучшее выражение расы через поколения здоровой, чистой жизни. В каждой расе в древности была своя отточенность, своя мера прекрасного, выработавшаяся еще в условиях дикого существования. Так понимаем мы, художники, которых считают отстающими от вершин культуры… Всегда считали, наверное, еще с пещер древнекаменного века. Ну вот, я говорю не то… Придумал я картину «Дочь Тетиса», иначе — Средиземного моря. Меня поразило в мифах Древней Греции, Крита, Двуречья, Америки, Полинезии то, что боги выходили из моря. Что может быть чудесней эллинского мифа об Афродите — богине любви и красоты древних греков! Само имя: Афродита Анадиомена — рожденная пеной, восставшая из моря… Богиня, родившаяся из пены, оплодотворенной светом звезд над ночным морем, — какой народ придумал что-либо более поэтичное?..

— Из звездного света и морской пены, — услышала Веда Конг шепот Чары и украдкой взглянула на девушку.

Твердый, будто вырезанный из дерева или из камня профиль Чары говорил о древних народах. Маленький, прямой, чуть закругленный нос, чуть покатый широкий лоб, сильный подбородок, а главное — большое расстояние от носа до уха — все характерные черты народов античного Средиземноморья были отражены в лице Чары.

Веда незаметно осмотрела ее с головы до ног и подумала, что все в ней немного «слишком». Слишком гладкая кожа, слишком тонкая талия, слишком широкие бедра… И держится подчеркнуто прямо — от этого ее крепкая грудь слишком выдается. Может быть, художнику нужно именно такое, сильно выраженное?

Путь пересекла каменная гряда, и Веда изменила свое только что созданное представление. Чара Нанди необыкновенно легко перескакивала с камня на камень, будто танцуя.

«В ней, безусловно, есть индийская кровь, — решила Веда. — Спрошу потом…»

— Чтобы создать «Дочь Тетиса», — продолжал художник, — мне надо было сблизиться с морем, сродниться с ним — ведь моя критянка, как Афродита, должна выйти из моря, но так, чтобы всякий понял это. Когда я собирался писать «Дочь Гондваны», я три года работал на лесной станции в Экваториальной Африке. Создав картину, я поступил механиком на почтовый глиссер и два года развозил почту по Атлантическому океану — всем этим, знаете, рыболовным, белковым и солевым заводам, которые плавают там на гигантских металлических плотах.

Однажды вечером я вел свою машину в Центральной Атлантике, на запад от Азор, где противотечение смыкается с северным течением. Там всегда ходят большие волны — грядами, одна за другой. Мой глиссер то взметывался под низкие тучи, то стремительно летел в провалы между волнами. Винт ревел, я стоял на высоком мостике рядом с рулевым. И вдруг — никогда не забуду!

Представьте себе волну выше всех других, мчащуюся навстречу. На гребне этой колоссальной волны, прямо под низкими и плотными жемчужно-розовыми тучами, стояла девушка, загорелая до цвета красной бронзы… Вал несся беззвучно, и она летела, невыразимо гордая в своем одиночестве посреди необъятного океана. Мой глиссер взметнулся вверх, и мы пронеслись мимо девушки, приветливо помахавшей нам рукой. Тут я разглядел, что она стояла на лате, — знаете, такая доска с аккумулятором и мотором, управляемая ногами.

— Знаю, — отозвался Дар Ветер, — для катания на волнах.

— Больше всего меня потрясло, что вокруг не было ничего — низкие облака, пустой на сотни миль океан, вечерний свет и девушка, несущаяся на громадной волне. Эта девушка…

— Чара Нанди! — сказала Эвда Наль. — Это понятно. Но откуда она взялась?

— Вовсе не из пены и света звезд! — Чара рассмеялась неожиданно высоким звенящим смехом. — Всего лишь с плота белкового завода. Мы стояли тогда у края саргассов [32], где разводили хлореллу [33], а я работала там биологом.

— Пусть так, — примирительно согласился Карт Сан. — Но с того момента вы стали для меня дочерью Средиземного моря, вышедшей из пены, неизбежной моделью моей будущей картины. Я ждал целый год.

— Можно прийти к вам посмотреть? — попросила Веда Конг.

— Пожалуйста, только не в часы работы — лучше вечером. Я работаю очень медленно и не выношу ничьего присутствия в это время.

— Вы пишете красками?

— Наша работа мало изменилась за тысячи лет существования живописи. Оптические законы и глаз человека — те же. Обострилось восприятие некоторых оттенков, придуманы новые хромкатоптрические краски [34]с внутренними рефлексами в слое, некоторые приемы гармонизации цветов. А в общем художник незапамятной древности работал как я. И кое в чем лучше… Вера, терпение — мы стали слишком стремительны и неуверенны в своей правоте. А для искусства подчас лучше строгая наивность… Опять я уклоняюсь в сторону! Мне… нам пора… Пойдемте, Чара.

Все остановились поглядеть вслед художнику и его модели.

— Теперь я знаю, кто он такой, — молвила Веда. — Я видела «Дочь Гондваны».

— И я тоже, — отозвались в одно слово Эвда Наль и Мвен Мас.