киотским/«Опыт кадетской конституций Кончился кр&- хом»,— писал В. И. Ленин. Опыт этот «не удался... не потому, что у кадетов или у правительства не было доброго желания (сотрудничать.—
ренно-правые и националисты — 97, октябристы и: примыкающие к ним — 154, прогрессисты — 28, кадеты — 54, мусульманская группа — 8, польское коло (вместе с литовско-белорусской группой) — 18, трудовики — 13, социал- демократы — 20 (затем 14 за счет отсева случайных элементов) .
Бросается в глаза, что ни одна из помещичье-буржуаз- ных партий, не говоря уже о левых, которых было ничтожно мало, не имела в Думе абсолютного большинства. Большинство зависело от октябристов. В случае, если они голосовали совместно с правыми, создавалось право-октябристское большинство, при голосовании с прогрессистами · и кадетами — октябристско-кадетское. »Таким образом, октябристы в III Думе становились тем же самым, чем были кадеты в первых двух думах — партией «центра», главной партией, решавшей судьбу думских голосований. Так октябристы и голосовали. Единый контрреволюционный по- мещичье-буржуазный думский блок попеременно делился на два большинства, и в этом заключалась главная особенность третьеиюньской системы. Здесь перед нами обнаруживается важнейшая черта третьеиюньского избирательного закона — бонапартизм. Два большинства были не случайным, а рассчитанным результатом. «Избирательный закон в III Думу,— отмечал В. И. Ленин,— так и подстроен, чтобы получить эти два большинства» [41]. «...Третьеиюнь- ская система,— писал он позже,— сознательно создала
«Бонапартизм,— писал В. И. Ленин,— есть лавирование монархии, потерявшей свою старую, патриархальную или феодальную, простую и сплошную, опору,— монархии, которая принуждена эквилибрировать, чтобы не упасть,— заигрывать, чтобы управлять,— подкупать, чтобы нравиться,— брататься с подонками общества, с прямыми ворами и жуликами, чтобы держаться не только на штыке. Бонапартизм есть объективно-неизбежная, прослеженная Марксом и Энгельсом на целом ряде фактов новейшей истории Европы, эволюция монархии во всякой буржуазной стране» и.
Два большинства, по замыслу творцов третьеиюньского закона, были тем средством, которое позволяло царизму лавировать между помещиками и буржуазией и, играя на их противоречиях, оставаться хозяином положения. Поскольку Дума предназначалась в конечном итоге для того, чтобы осуществить известный минимум буржуазных реформ, большинство не могло быть отдано в руки правых партий. Но не годилось и либеральное большинство, так как в таком случае Дума отдавалась буржуазии, а царизм отнюдь не намеревался делиться о ней политической властью. Исходя из этого и определялись задачи первого и второго большинства. Право-октябристское большинство должно было осуществлять «охранительные» функции — проводить в жизнь карательно-полицейские законопроекты и умерять запросы октябристов и кадетов по части «реформ», а октябристско-кадетское большинство должно было обеспечить проведение «реформ». «Правительству,— писал В. И. Ленин,— необходимо либерально-октябристское большинство, чтобы пытаться вести Россию вперед при сохранении всевластия Пуришкевичей»
На чем же основывалась уверенность Столыпина, что партия, во главе которой стоял московский капиталист
А. И. Гучков, будет блокироваться со своими соседями справа по меньшей мере с такой же готовностью, с какой она будет голосовать с прогрессистско-кадетскими либералами? Ответ лежит в классовой природе октябристов.