И/е рус.олим

Когда вертикалки сметают осколки разбитой посуды, и они потом побрякивают, посверкивают в совке, так и века смели раздробленные софты в одну горстку, перемешали. И теперь мелкие кусочки этих софтов, ссыпанные из совка в Похитителя, несут в себе осколки памяти. Слишком острые осколки памяти.

Моше ненавидел котов, как может ненавидеть только диссидентствующий египтянин. Нет, сильнее -- как египетский еврей. Нет, еще сильнее -- так может ненавидеть котов только еврей, выращенный, как египтянин. Эта ненависть отсекла от воплощения благословенные времена Великого Египта с его бархатной кошачьей революцией, и не дала сынам Эсава вернуть украденное вертикалами первородство.

Еще во времена Древнего Царства стало ясно, что сыны Якова не способны на равные отношения с котами. Они видят в коте или бога, или животное, но только не равное существо. Еще во времена Древнего Царства стало ясно, что сыны Якова не достойны украденного Благословения. И все должно было стать на свои места. Сыны Якова поселились в Египте, сползая к тотальному рабству. А их хозяева считали себя рабами обожествляемых котов, сынов Эсава. Первородство, залежавшееся на скудном столе рабов, вот-вот должно было упасть нам в лапы.

Но пришел этот вертикал, Моше, и вымолил право на еще одну попытку осуществить Благословение. Он верил, что может обойтись без кошачьих и без двойственности сфинксов, но не было уже прежнего доверия к вертикалам. И пытаться осуществить Благословение он должен был с нами вместе. В Земле, текущей молоком и медом. Вертикалы стараются не замечать, что Земля Обетованная должна была прежде накормить молоком нас и лишь потом дать мед этим сладкоежкам.

И мы ушли с ними из благословенного Египта, где нас обожествляли, а мы обожествлялись. Потому что так было надо. А Моше нас терпел, вернее терпеливо ненавидел. И даже в своих книгах упомянул лишь, что с ними из Египта вышло множество "иноплеменников". А ведь в отличие от этих рабов, нам было что терять "кроме собственных цепей", дорогих!

Моше все время казалось, что его племя не отрицает нашу божественную сущность. Он просто выкипал от ненависти на медленном огне пустыни, как чайник со сломанным свистком на плите.

Моше делал все правильно. Но он не торопился. Он хотел выиграть время, выждать, когда рабская сущность его племени сменится дикой необузданностью кочевой жизни, когда пустыня выест из их софтов встроенные понятия, выжжет каленым воздухом желание найти дорогу обратно. А рабы не умеют ждать. И не умеют добывать ни пищу, ни свободу выбора. Изнуряющая жажда раба -- быть послушным, сегодня, сейчас, видеть перед собой господина, а не представлять его абстрактные воплощения.

Моше ушел за божественными откровениями, а мы, дорогие, спокойно смотрели ему вослед, понимая что произойдет.

Моше слишком долго выторговывал права и привилегии для своих. Сорок дней и ночей сражался он, заикаясь, с Высшей справедливостью и проиграл. И ушел Моше с двумя скрижалями Завета: для вертикалов и для дорогих котов!

Чем дольше отсутствовал Моше, тем лучше относились к котам вертикалы, тем больше задабривали. И бока наши залоснились, и глаза наши очистились от голодного гноя, и походка наша уподобилась львиной. И вот вертикалы возжелали служить нам, и молиться на нас, и жертвоприносить нам, дорогим. Левиты робко прятали жирные глаза и ничего не замечали, сдавались без борьбы. И настал миг, когда Аарон, брат Моше, решился воплотить народные чаяния. Под нашими насмешливыми пристальными взглядами, он приказал вертикалам принести золотые кольца, которыми они украшали свои лысые уши. И отлил Аарон из ушных колец Золотого Кота. А золота было собрано столько, что получился Золотой Кот огромным, словно бык.

И тогда, чтобы прекратить бесконечный спор с заикой, Господь показал Моше, что творится в стане вертикалов и произнес: "Увидел я, что народ этот непреклонный! А теперь оставь меня. И воспылает мой гнев на них, и уничтожу я их, а от тебя произведу великий народ!" Так было предложено Моше стать новым Авраамом и родить сфинкса, который, в отличие от Ицхака, не даст себя обмануть и на этот раз передаст первородство в нужные лапы. Но выя у Моше была такая же жесткая, как и его посох, а его махровое котофобство не позволило оценить, насколько велика предлагаемая милость. Он бессовестно отказался от чести. От чести стать родоначальником нового народа. И поспешил в лагерь -- исправлять непоправимое.