И дух наш молод

Вовлекая в поиск истины аудиторию, Ленин внимательно рассматривал все "за" и "против". Тут же отклонял менее удачный вариант. Он приходил к единственно правильному в данных условиях решению, аргументировал свое мнение. Вместе с ним приходили к этому решению и мы, будто сами нашли этот выход, и не только нашли, но даже подсказали его оратору. Таким образом Владимир Ильич, убеждая, заодно учил и заставлял думать, обсуждать и решать большие и малые проблемы.

Не в этом ли высшее искусство агитатора-пропагандиста?

Как я попал в анархисты

У Троицкого моста. Бешеная травля. Невский проспект меняет свой облик. Барометр контрреволюции. Враг действует. "Ври, да знай меру". День Ильича. "В кулачной защите не нуждаемся".

...Стоял на редкость для Петрограда солнечный июньский день. Нас было трое: Федоров, Семенюк и я. Подходим к Троицкому мосту - митинг. Собралось человек сто, если не больше. Слушают оратора. Тот, в студенческой фуражке, прилепился к фонарному столбу, словно акробат. Одной рукой обнимает столб, а свободной размахивает. Захлебываясь, не выкрикивает, а, казалось, выплевывает слова: пломбированный вагон, золото... Ленин...

Знакомая песенка. Надо сказать, что дикая травля Ильича началась уже в первые дни его приезда.

"Нас пропустили, встретили здесь бешеной травлей... Атмосфера здесь бешеная травля буржуазии против нас. Среди рабочих и солдат сочувствие"{58}, - сообщает 12(25) апреля в письме В. А. Карпинскому в Женеву В. И. Ленин.

В тот же день Ленин пишет членам зарубежного представительства ЦК РСДРП (б) в Стокгольм. "Буржуазия (+Плеханов) бешено травят нас за проезд через Германию. Пытаются натравить солдат. Пока не удается: есть сторонники и верные... Бешеная травля нас за то, что мы против "единства", а массы за объединение всех социал-демократов. Мы против...

Положение архисложное, архиинтересное"{59}.

Бешеная травля... "Правда" в апреле, обращаясь с воззванием "Против погромщиков" к рабочим, солдатам и всему населению Петрограда, разоблачала гнусную, клеветническую, погромную агитацию против нашей партии, против товарища Ленина. "Мы, - писала "Правда", - имеем ряд сообщений не только устных, но и письменных об угрозах насилием, бомбой и пр."{60}.

Статьи в буржуазных газетах прямо и косвенно подстрекали к убийству В. И. Ленина, разгрому "Правды", действовали в те дни и сотни контрреволюционных агитаторов. В июне обстановка еще больше накалилась. Именно в те дни Лига борьбы с большевизмом, объединяющая в "братском союзе" многих деятелей помещичье-капиталистической Государственной думы и самых махровых черносотенцев-громил, приняла секретное постановление, которое стало известно уже после Октября. Вот что оно гласило.

"Постановление № 9, 18 июня 1917 г. Лига борьбы с большевизмом и анархией, рассмотрев дело о Ленине (Ульянове) № 2 1917 г. и дело о газете "Правда" (№ 4, 1917 г.), нашла, что как и Ленин, так и газета "Правда" поставили своей целью создание в России анархии и стремятся к тому, чтобы вызвать гражданскую войну. Находя виновность Ленина и газеты "Правда" вполне доказанной... Лига большинством голосов постановляет:

1) Ульянова, именующего себя Лениным, лишить жизни.

2) Типографию газеты "Правда" взорвать..."{61}. Контрреволюционеры отнюдь не ограничивались одними угрозами.

Нарастающая злоба, атмосфера ненависти к большевикам, к "Его величеству Пролетарию Всероссийскому" особенно ощущалась нами на Невском.

За несколько послефевральских месяцев чопорный, праздный, самодовольный баловень-красавец Невский несколько раз менял свой привычный облик.

В первые недели "свободы" он, сбросив свой напудренный парик, согнав с тротуаров малиновый звон шпор и шелест шелков, как-то вдруг из белого стал если не красным, то розовым. Исчезли на Невском, сдутые ветром революции, бодрые рысаки, коляски на резиновых шинах, бакенбарды вельмож и шлейфы красавиц, неприступные городовые с застывшими лицами истуканов, толстозадые дворники с бляхами. Вместо всего этого - серые пиджаки, рабочие кепи, серо-зеленые шинели, красные банты, знамена.

Невский - неумытый, непричесанный, но как никогда оживленный, веселый, всем доступный и дерзкий.

Вспоминается такой эпизод. В Екатерининском сквере - чугунная Екатерина в буклях. Стоит себе на привычном месте матушка-императрица. В руках красный флаг, а лицо, как оспой, густо обсыпано птичьим пометом. Полная свобода - городским голубям и воробьям. Вокруг памятника - шелуха, тоже примета послефевральского Невского: тяжелый шаг солдатских сапог и хруст семечек. Это рабочая застава, село надвинулись, захлестнули Невский. Крестьянин на Невском. Но не в лаптях, не просителем, а в солдатской шинели, матросском бушлате, не выпускающий из рук винтовку. Он страстно митингует, слушает. И большевиков, и эсеров, и кадетов. И думает. И грозно хмурится, и смеется до колик у памятника некогда грозной царицы.

Я спешил с каким-то поручением, но взрывающийся хохот толпы остановил и меня.