i dfee46a8588517f8

Тем не менее в белоэмигрантской печати появилась и стала горячо обсуждаться кавказская версия «заговора» великих князей с участием Николая Николаевича. В газЛе Милюкова «Последние новости» был помещен фельетон некоего С. А. Смирно­ва, написанный со слов А. И. Хатисова, тифлисского городского головы в бытность великого князя на Кавказе. С. П. Мельгунов в работе, специально посвященной вопросу о дворцовом перево­роте, воспроизводит содержание этого фельетона с некоторыми своими добавлениями, проверив к тому же рассказ у самого Хати­сова. Согласно рассказу, вечером 9 декабря 1916 г. после закрытия полицией пятого съезда представителей Всероссийского союза городов в квартире князя Г. Е. Львова состоялось секретное совещание, на котором присутствовали Н. М. Кишкин, М. Н. Фе­доров и А. И. Хатисов. На этом совещании Львов изложил план дворцового переворота, согласно которому Николай II за­менялся великим князем Николаем Николаевичем, вводившим

«ответственное министерство». Хатисову было поручено доложить об этом плане великому князю и в случае согласия последнего дать телеграмму: «Госпиталь открыт, приезжайте».

На вопрос Мельгунова, как реально заговорщики представляли осуществление своего плана, Хатисов дал следующий ответ: Николай Николаевич утверждается на Кавказе и объявляет себя правителем и царем; генерал Маниковский, по словам Львова, обещал, что армия поддержит переворот. Царя арестуют и отпра­вят в ссылку. Царицу сошлют в монастырь, возможно, и убьют. Совершить переворот должны были гвардейские части во главе с великими князьями. Хатисов выбран в качестве связного потому, что был у Николая Николаевича «своим человеком».

Во время новогоднего приема в ночь на 1 января 1917 г. Ха­тисов изложил свое поручение великому князю. Предложение про­теста не вызвало, Николай Николаевич попросил два дня на раз­мышление. До этого разговора, 30 декабря, в Тифлис инкогнито приехал великий князь Николай Михайлович, для того чтобы по­святить Николая Николаевича в суждение 16 великих князей по по­воду создавшегося в стране критического положения. Через два дня Хатисов получил отказ: Николай Николаевич мотивировал тем, что его начальник штаба Н. Н. Янушкевич не советует этого делать, так как,армия настроена монархически и против царя не пойдет. ' ^v' ¹ J'

В эмиграции Николаю Николаевичу сообщили, что предполага­ется опубликовать 'рассказ Хатисова, и он не возражал. Затем подтвердил Хатисову правильность публикации, прибавив, что те­перь готов признать: его тогдашний отказ был ошибкой. Биограф Николая Николаевича генерал Данилов сообщает в своей работе, что рассказ Хатисова им был тщательно проверен у лиц, «заслужи­вающих доверия».

Однако Мельгунов без особых усилий развенчал рассказ Смирнова — Хатисова. В частности, он опросил близких к велико­му князю Николаю Михайловичу лиц, которые сказали ему, что их шеф не мог быть в указанное время на Кавказе, так как нахо­дился в Петербурге ^l5lJ. Не составляет труда объяснить, почему Николай Николаевич, так сказать, завизировал рассказ, не соот­ветствующий действительности. Претенденту на русский престол, соперничавшему с другим претендентом, было не лишне проде­монстрировать свою способность в случае необходимости идти на решительные и даже крайние меры — вождь должен быть вождем. Этим объясняется и позиция Данилова, верного сателлита и аполо­гета Николая Николаевича.

Какова же была позиция относительно дворцового переворота других великих князей? Великий князь Александр Михайлович писал в воспоминаниях о том, как в конце 1916 г. к нему явился «один красивый и богатый киевлянин, известный доселе лишь в ка­честве балетомана», и стал рассказывать «что-то чрезвычайно невразумительное на ту же тему о дворцовом перевороте. Я ответил ему, что он со своими излияниями обратился не по адресу, так как

великий князь, верный присяге, не может слушать подобные разговоры». На «ту же тему» с автором беседовал не только Терещенко (именно он был богатым киевлянином и балетоманом), но и другие, в том числе Родзянко, и с тем же результатом. Сам великий князь считал, что идея дворцового переворота яв- лалась «измышлением иностранного ума и, по-видимому, исходила из стер британского посольства» ^|51.