и дворянством. Они возникали по разным поводам, по-разному кончались, но всегда неизменным оставалось главное: связка царь — поместное дворянство продолжала оставаться самым тесным, органичным, испытанным веками единством, стержневым элементом абсолютизма, определявшим его силу и прочность. И вот теперь «порвалась связь времен». Разобщилось то, что выглядело нерасторжимым. Перестал функционировать сам механизм взаимопонимания и взаимодействия. И именно в этом состояла катастрофичность ситуации для царизма в целом — не только для верховной власти как таковой, но и для самого поместного дворянства. Сорвавшись со своей единственно возможной орбиты вращения, оно потеряло себя, превратилось из сплоченной политической силы в распыленную группу обывателей, бессильно застывшую в ожидании катастрофы. Верховная власть и господствующий класс изолировались друг от друга в тот момент, когда взаимное сплочение было для них особенно необходимым.
Черносотенцы
Только черносотенцы остались верны самодержавию до конца в том смысле, как эту верность понимали в Царском Селе. «Союзники» были последними союзниками царской четы, которая расценивала их как реальную и притом крупную политическую силу. В представлении царя и его супруги именно черносотенные организации вели за собой основную массу русского народа.
«Правительство,— показывал Щегловитов,— возлагало на правые организации величайшие надежды, усматривая в них опору существующего порядка...» 98