i dfee46a8588517f8

Как же сложилась судьба остальных министров, подвизавших­ся в период «министерской чехарды»? Лишь два министра: мор­ской — И. К. Григорович и финансов — П. Л. Барк, ставшие тако­выми еще до войны (с 1911 и 1914 гг. соответственно), сумели пройти через все Сциллы и Харибды последнего трехлетия и пробыть на своих постах до последнего дня существования цариз­ма. На наш взгляд, исключение из правила в основном было обусловлено двумя причинами: сравнительной «нейтральностью» этих министров по отношению к большой политике и, следователь­но, меньшей заинтересованностью в них Распутина и царицы и, во-вторых, повышенными приспособительными, если так позво­лительно выразиться, свойствами обоих министров по сравнению с некоторыми другими их коллегами. Даже простодушный Шуваев, рассказывая на допросе о раскладе сил в Совете министров, честными и порядочными называл только Покровского и Игнатье­ва, а шедшие сразу за ними, согласно его моральной шкале, Г риго­рович и Барк были людьми, о которых он «затруднялся сказать». Барк, по его словам, вел себя на заседаниях Совета министров «неопределенно, в зависимости от обстоятельств», а Григорович «и так и этак» . Барк, кроме того, как уже отмечалось, был в большой чести у Распутина.

Сравнительно долго (с 9 января 1915 по 27 декабря 1916 г.), по меркам «чехарды», удерживался на своем посту министр народного просвещения граф П. Н. Игнатьев, причем он не только не был распутинцем, но, наоборот, имел прочный авторитет либерала в глазах Думы и «общественности». Это обстоятель­ство, с точки зрения клики, управлявшей страной, было абсолют­ным противопоказанием для пребывания на министерском посту, тем не менее факт оставался фактом — Игнатьев действительно проводил сравнительно либеральную политику по отношению к высшей и средней школе и был последовательным сторонником курса на лояльное сотрудничество правительства с Думой.

Феномен этот объясняется довольно просто. Во-первых, и здесь принималась в соображение второстепенность возглавлявшегося Игнатьевым ведомства по сравнению, скажем, с Министерством внутренних дел, а во-вторых, и это было главным в данном случае, секрет устойчивости Игнатьева объяснялся тем, что царь питал к нему личную симпатию как к бывшему однополчанину. Отвечая на вопрос о том, каковы корни того, что он уцелел на своем посту, несмотря на то что превратил Министерство просвещения в «оазис, на котором отдыхала русская общественная мысль», Игнатьев сослался на то, что «верховная власть» знала его еще 20 лет назад, когда он был солдатом в Преображенском полку, и питала к нему «большую нежность», и вообще у нее «была слабость к бывшим преображенцам».

Несколько раз Игнатьев просился в отставку, ссылаясь то на , помехи, чинимые ему Советом министров, то на невозможность сов­местной работы со Штюрмером и т. д., но каждый раз получал от­каз, причем царь, явно подделываясь под собеседника, пускал

в ход такие фальшивые в его устах аргументы: «неужели Вам не жаль школы?», «Из окопов не бегут» и т. д.²⁹¹

Затянувшееся пребывание Игнатьева на министерском посту было явным диссонансом на фоне политики, проводимой той же «верховной властью». Игнатьев давно раздражал царицу ²⁹², да, по-видимому, и царя. Когда «нежность» иссякла, Игнатьев полу­чил отставку в самой оскорбительной по тогдашним понятиям форме — без причисления куда-либо, без назначения и без рес­крипта ²⁹³. На его место был назначен И. К. Кульчицкий, снискав­ший себе славу крайнего реакционера именно на ниве просвещения еще в довоенные годы (вероятно, для того, чтобы по-настоящему «пожалеть школу»).

Около двух лет, с 6 марта 1915 г. и до конца режима, пробыл на своем посту министр торговли и промышленности князь В. Н. Шаховской. Но тут все ясно: Шаховской, как и Барк, был распутинец. На заседаниях Совета министров, писал Наумов, князь держал себя «нервно и суетливо», а в служебных и законо­дательных кругах не пользовался никаким авторитетом ^2М. Но все это не имело значения: он был «свой» и этим все сказано.

«Министерская чехарда» создавала и такие ситуации, когда министры, считавшие себя противниками Распутина, в действи­тельности были назначены с его санкции. Таковыми являлись министр земледелия Наумов и обер-прокурор синода А. Н. Вол­жин, сменившие на этих постах соответственно Кривошеина и Самарина. Однако для обоих не являлось тайной, что их канди­датуры были предложены и проведены Хвостовым и Белецким, людьми, к которым по крайней мере Наумов относился отрица­тельно.