И деревья, как всадники…

- Будем надеяться на лучшее, - сказал он оптимистическим тоном. - Кстати, Геннадий, за нашей увлекательной беседой я забыл, с чем к вам обратился. У меня похитили чемоданчик с прибором, чрезвычайно ценным для исследований и небезопасным для людей, окажись он не в тех руках. В милиции чемоданчик, случайно, не попадался вам на глаза?

- Определенно нет. Там, правда, был один подозрительный тип, которого мы по дурости приняли за марсианина. Он сошел вчера с поезда.

- Ага. Каков он из себя?

- Смазливый брюнет с усиками. Я даже фамилию запомнил - Гудаутов.

- Вы оказали мне большую услугу. Однако мне надо поторапливаться. Дайте мне свой телефон, непременно свяжусь. Обещайте только сохранить нашу встречу в тайне.

У Будушкина вытянулось лицо.

- Я полагал… - начал было он, но оборвал себя. - Конечно, - сказал он сухо, - если вы требуете, я буду молчать.

- Не требую - прошу. Еще не настала пора для открытого контакта. Да я и не имею права вступать в него по своему почину. Это вопрос государственной важности, решать его должны в центре.

Они пожали друг другу руки и расстались.

О СОДЕРЖАНИИ МАРСИАНСТВА

Звонский спал плохо - снились кошмары. Является он в редакцию, а там за столом шефа восседает марсианин с чулком на физиономии, бластером поигрывает. «Нам, - говорит, - надо, чтобы ты сочинил оду о Марсе, да чтоб не хуже, чем у Державина». - «Увольте, я од в жизни не писал». - «Ай-яй-яй, нехорошо обманывать, ничем другим ты и не занимался». - «Как же я напишу, если о Марсе представления не имею?» - «Это не обязательно, ты - поэт, вообрази, как там все прекрасно». - «Не стану я, делайте со мной что хотите!» - «Мы тебя не тронем, не бойся, мы - гуманисты, - хрипит марсианин ласково и манит его пальцем. - Видишь домик там, напротив?.. - прицелился бластером, мелькнула ослепительная вспышка, и от домика осталась груда пепла. - Видишь водокачку?.. - от нее тоже остался пепел. - А там, кажется, новая аптека…» - «Напишу, - заорал Звонский, - напишу оду не хуже державинской!» - и разбудил себя собственным криком. Однако успел еще увидеть, как марсианин, удовлетворенно хмыкнув, стянул с себя чулок, - лицо было чертовски знакомо, но припомнить, кому оно принадлежит, Звонский не смог.

Полежав с минуту, отдышавшись, он поднялся, прошел в ванную, долго держал голову под струей холодной воды. Потом направился в кухню. На газовой плитке закипал чайник. Стол был накрыт к завтраку. Жена сидела за швейной машинкой.

- Доброе утро, Веста, - сказал он. Вестой ее назвал отец, большой любитель латинской древности.

- Здравствуй, - ответила она сухо. - Хочешь есть?

- Вчера я пришел поздно, не хотел тебя тревожить.

- На окне кастрюля с гречневой кашей. Молоко на столе.

- Я тебе должен кое-что рассказать.

- Надеюсь.

- Ты смотрела вчера телевизор?

- Это так важно? Допустим, смотрела.

- Как тебе марсианин?

- Разве там был марсианин?

- Как же, в конце программы «Время».

- Ах, этот кретин с усиками.

- Почему кретин?

- Ну не кретин. Что, он тебе понравился?

- Не об этом речь.

- О чем же?

- Дело в том, что в нашем городе происходят странные вещи… Я подвергся ночью ограблению.

- Не надо шляться по ночам. И потом, почему ты не скажешь: «Меня ограбили»? У тебя варварский язык. А еще поэт!

- Послушай, сейчас ведь ты не на уроке российской словесности. Не воображай, что владеешь словом лучше меня.

- Тебе, Иван, недостает элементарной культуры, чтобы стать приличным поэтом.

- По-твоему, я графоман?

- Я этого не сказала.

- Нет, ты скажи, я графоман?

- Ты профессиональный поэт районного значения. Так все о тебе здесь говорят, сам ведь знаешь.

- Злая ты баба!

- Какая есть. Не огорчайся, бывают ведь не только поэты, но и пенсионеры - республиканские, союзные.

Звонский рассердился и обиделся, как всегда, когда жена ставила под сомнение его дарование. Хотя и понимал, что выпад этот - от настроения. В действительности она ставит его не ниже Евтушенки и считает верхом несправедливости, что его не зовут в столицу и что он вынужден пописывать стихотворные фельетоны в районной газете да изредка публиковать тоненькие лирические сборники в областном издательстве.

- Тебя даже не трогает, что меня ограбили?

- Что грабить при твоих-то заработках!

Эта реплика окончательно вывела Звонского из себя. Но он не успел решить, что предпочтительней: выложить ей все, чего она заслуживает, либо удалиться, хлопнуть дверью и заставить ее терзаться сознанием своей неправоты. Дверь распахнулась, влетел их двенадцатилетний сын Вова. Ссора была погашена или отложена до подходящего случая.

- В чем дело, Вовик, почему ты ушел с уроков? - забеспокоилась мать.

- Нет уроков! - завопил Вова. - Будет война с марсианами. Я иду добровольцем.

Родители переглянулись, ошеломленные. Веста отбросила шитье, вскочила, положила руку мужу на плечо, инстинктивно ища опоры.

- Я тебе покажу добровольца! - поднял голос Звонский.

- Не покажешь. Не имеешь права, когда страна в опасности.

- Кто тебе сказал о войне?

- Все говорят. Алешка Сарафаненко, Верка Дубилова… Где мой лук со стрелами?