Универмаг назвали "Москва", и неоновая надпись вверху большого здания была видна уже на дальних подступах к нему. Для Ширинбека в этом названии не было ничего странного и, тем более, непонятного, но дед Рустам в тесном семейном кругу ворчал по этому поводу, что, мол, негоже настолько заискивать и лебезить (он выражался короче - "лизать ....") перед "старшим братом", ведь с таким же основанием можно было назвать универмаг "Харьков", "Казань" или "Петропавловск- Камчатский". "Что, разве его строили москвичи, - обосновывал дед свою позицию, - или Москва будет снабжать универмаг своей продукцией, как югославы снабжают свой "Белград" в той же Москве? Не представляю где-нибудь в Марселе универмаг "Париж". Я понимаю, когда в Москве рестораны "Прага", "Пекин" или "Баку" привлекают посетителей соответствующими меню, а когда в Баку Московский проспект ведёт на станцию Баладжары, - этого я понять не могу. Или, например, всем ясно, почему наши улицы хранят память о двадцати шести бакинских комиссарах или выдающихся деятелях промышленности, культуры республики, но при чём здесь Патрис Лумумба?". Мириам и Гюля на такие "крамольные" речи заслуженного деда испуганно шикали на него и всплескивали руками, а Ширинбек подходил к делу более практично: "Дед, я лично с тобой согласен, но, чтобы убедить остальных, почему бы тебе не поднять этот вопрос в райкоме партии или на очередной профсоюзной конференции?" Рустам на каверзный вопрос внука отвечал вполне серьёзно: "Придёт время и там скажем, Ширинчик".
... Ширинбек добросовестно обходил отдел за отделом в гуще снующих в поисках "дефицита" людей. В некоторых отделах он замечал среди продавцов и кассиров знакомые лица девушек и ребят - соседей по микрорайону, естественно, раньше других откликнувшихся на объявления о приёме на работу. Он поднялся на второй этаж, в отдел готовой одежды. Здесь было так же многолюдно, как и внизу, у примерочных - и женских, и даже мужских выстроились очереди из собственно примеряющих и их сопровождающих.
Он прошёл в сектор детской одежды, где ему приглянулись мальчиковые куртки с капюшонами из ГДР, и он попросил продавщицу выписать чек на две курточки - на десять и восемь лет, и подобрать куртки разного цвета. Он направлялся в кассу оплатить чек, когда в дальнем конце торгового зала, в секторе мужских костюмов вдруг заметил знакомую золотистую головку. Ширинбек, стараясь не выпустить Марину из поля зрения сквозь мельтешащие перед ним фигуры, повернул в её сторону, на ходу придумывая приветствия типа "каким счастливым ветром в наши края?" или "сколько печальных лет и холодных зим без вас, мадам...", хотя последнее свидание было три дня назад, а следующее должно быть через пару дней, а может подойти сзади и "девушка, не поможете подобрать костюмчик на ваш вкус?"
"Стоп, Ширинбек, а что она, собственно, делает в мужском отделе? спросил себя и тут же разглядел ответ, - да она уже помогла другому мужчине выбрать костюм, мужу, наверное, со спины не видно, вон, наклонился к ней, поцеловал, даже шапка с головы свалилась, а она улыбнулась... Жаль, не подойти теперь... ". Он уже хотел незамеченным продолжить свой путь к кассе, но тут мужчина в поисках шапки оглянулся..., и мгновенно кровь бросилась в голову Ширинбека: "Не муж... Сергей... это же Сергей Юркевский, механик..., - мысли забились в голове, как частицы света в броуновом движении, - так это она так чётко регулирует наши рабочие графики, чтобы мы не пересекались в её постели, когда муж в дальней командировке... И чтобы не знали друг о друге... Она-то знает, что мы вместе работаем... А может он и знает обо мне, и они оба посмеиваются, как над дурачком, мальчишкой. Нет, Сергей не знает, он не такой, он ни при чём... Дают - бери... А Маринка-то, предательница... Святая, ха... Сейчас я покажу тебе, как водить за нос трёх мужиков, и даже не за нос... У-у, сучка грязная, - и это был самый безобидный из эпитетов, которыми он мысленно наградил "предательницу", решительно зашагав в её сторону. Теперь Марина оказалась стоящей спиной к приближающемуся Ширинбеку.
Сергей первым заметил подходящего приятеля, улыбнулся и протянул ему руку. Ширинбек мягко отстранил её "подожди, Серёжа", и Марина резко повернулась на звук его голоса. Она увидела на его лице брезгливость и презрение, глаза, сверкающие яростным блеском, и попыталась предотвратить непоправимое:
- Нет, Ширинбек! Нет!
Сергей, переводя взгляд с Ширинбека на жену и обратно, так и замер с правой протянутой рукой и с костюмом, перекинутым через левую; Ширинбеку же эти мгновения казались кадрами замедленной съёмки, но, наконец, накопившееся негодование прорвалось и выплеснулось на побледневшую Марину потоком бессвязных оскорблений: