— Тогда зачем мы вообще привязываемся к людям? Зачем доверяем им, если они все равно
уходят, причиняя боль? — Дьявол, я не могу поверить, что задала этот вопрос Шону Картеру.
— А ты бы предпочла не знать Керри? — спрашивает он.
— Стыдно признаться, но такая мысль меня посещала, — шепотом признаюсь я и отползаю
подальше, а затем и вовсе вжимаюсь в спинку стула.
— Нет, Конелл, ты не сможешь избегать контактов с людьми, страшась обжечься. Ты не из
таких.
Меня его слова и радуют, и раздражают. Все, что содержит в себе фразу «ты не сможешь», —
моя персональная красная тряпка. После подобных утверждений я каждый раз с удвоенным
усердием бросаюсь отстаивать свою точку зрения.
— Ты… ты просто не понимаешь… Картер, знаешь, я никогда этого никому не
рассказывала, но там ничего нет. Помнишь, у меня была клиническая смерть? Так вот, там ни
света, ни туннелей, ни мертвых, ни живых, ни Бога, ни Дьявола, ни рая, ни ада, ни чистилища.
Это невозможно постичь, но факт. И Керри нет… Она ушла бесследно, не оставив ничего,
кроме трех карапузов, убитого горем вдовца и… и меня. Шон, смерть это не переход в лучший
мир, это конец всему. Она абсолютна и никоим образом не исправима.
Но вдруг Картер поднимается со стула так резко, что ножки неприятно скрипят о плитку
пола, привлекая к нам внимание окружающих и недовольство официантов.
— Не рассказывала, и лучше б и дальше молчала, — рявкает Шон. А его глаза черны и
холодны так, что кровь в жилах стынет. В этот момент в нем нет привлекательного ничего.
Совершенно. Жутко, совсем как раньше. Давно я его таким не видела. — Я ничего не хочу об
этом знать, Конелл. Ясно?!
И он уходит. А я остаюсь наедине с букетом осуждающих взглядов. Ну еще бы!
Итак, я отказалась от сна. В смысле, от снотворного, конечно, но, собственно, таким образом я
избавилась и от отдыха тоже. Тадам, в общем я больше не сплю. Пока Лайонел и дети
наслаждаются покоем и умиротворением, я зависаю по ночам на портале бабочек и
осуществляю мечту Каддини: мы переписываемся даже в четыре утра. Но еще это означает, что
днем я напоминаю ходячее привидение. Сама не понимаю, как женщине с синяками под
глазами точно от побоев безропотно выдают детей! Ах да, может всему виной то, что мне все
еще высказывают свои сожаления по поводу несостоявшейся свадьбы. Наверное, они полагают,
что я из-за Ашера убиваюсь. Или, может, люди таким образом пытаются подорвать мою
женскую самооценку? О, ради Бога, если вы хотите со мной посоперничать, то возьмите
понянчить денек-другой трех карапузов, а я на вас посмотрю. По выходным Лайонел возит
детей в Ньюкасл навестить родителей Керри, а у меня праздник. Точнее, праздник у Шона, ведь
в это время я пишу проекты для него. В общем, хотите посоперничать со мной как с женщиной
или, может быть, у вас для этого недостаточно стальные яйца? Ха.
Каждую, буквально каждую ночь я просыпаюсь от одного и того же кошмара. Я снова и
снова в морге, заплетаю волосы Керри в косу, но вдруг она открывает глаза, вскакивает и
начинает на меня кричать, требует оставить ее волосы в покое, жалуется, что ей больно и
страшно! А затем ее волосы и вовсе начинают кровоточить, я выкрикиваю ее имя и
подпрыгиваю на кровати.
Просыпаюсь.
К Рождеству я готовлюсь основательно. Детям нужна радость в такое тяжелое время, им
нужно забыть, всем нам не помешает, поэтому праздник задуман грандиозный. Мы с Мадлен
целый день прыгаем вокруг плиты. В последнее время на Клеггов времени почти не оставалось,
и сейчас поболтать с Мадлен за счастье. А все дело в том, что с Лайонелом у нас общих тем для
разговора нет. Дети и Керри, вот и все. О первых мы вспоминаем частенько, но о Керри
стараемся не говорить вовсе.
После того, как Мадлен уходит, а малыши накормлены и уложены спать, мы Лайонелом
упаковываем и укладываем под елку рождественские подарки. Думала будет весело, такой
шанс повспоминать детство и посмеяться, но отчего-то совсем не весело.
— Отличная была идея отдать Джулиана в летнюю школу, — начинает разговор Лайонел.
Как так получается, что с одним человеком в тишине невероятно комфортно, а другого хоть из
комнаты выгоняй, лишь бы избавиться от неловкости?
— Джулиан умный парень, далеко пойдет. — И я не лукавлю, не делаю авансом. Голова у
мальчика очень даже светлая, что бы там Картер ни говорил. — Меня беспокоит Марион.
— Да, она совсем позабытая.
Иронично, но так получилось, что о Джулиане и Кики мы заботимся больше. Старшенький
достаточно взрослый и уже слишком многое понимает. Он единственный больше не
спрашивает о маме, так как знает, что она не вернется. А Кики настолько мала, что с ней нужно
постоянно заниматься. То буквы учить, то лечить, когда приболеет. А Марион сама по себе.
Несколько дней назад она рыдала навзрыд, потому что посадила огромное пятно на свое