i cf85044c3a33e6c4

память и жду чтобы Шон просто снял трубку. Чтобы сбросить. Чтобы просто удостовериться,

что он все еще здесь, со мной. Прижав телефон к груди, я снова ложусь на кровать, и

становится… ну… чуточку легче. Потому что, наконец, понимаю: он для меня значит не

меньше Керри, я не могу потерять его так же!

— Ты чего? — тихо спрашивает Лайонел.

— Ничего. Все хорошо… — на автомате отвечаю я. Но, подумав, вздыхаю и признаюсь: —

Нет, не хорошо, я только что позвонила дорогому мне человеку, просто чтобы удостовериться,

что он жив.

Но на лице у Лайонела ни тени удивления.

— А мне некому даже позвонить, — хрипло говорит он.

— А твои родители?

— Отец умер, а мама серьезно больна, она в доме престарелых, — говорит он, прикрывая

глаза.

Господи, помоги. Лайонел остался совсем один с тремя совсем маленькими детьми… А

учитывая, что родители Керри только-только потеряли дочь, навряд ли они смогут бегать и

прыгать, опекая трех карапузов…

— Им нужен не такой отец, — сглотнув, говорит Лайонел, будто мысли читает. — А

сильный, который в состоянии справиться с горем и поддержать их.

Никому бы из нас такой не помешал, и ему самому тоже, но, к сожалению, взрослым

приходится справляться самостоятельно. Это трудно представить, но мне все же легче, чем

Лайонелу. И я стольким обязана Керри…

— Я тебе помогу. Хотя бы в первое время. А затем ты станешь сильным отцом, который

сможет справиться с чем угодно. Станешь, даже не сомневайся. У тебя просто выбора нет.

Глава 18. Ньюкасл

Когда случается трагедия, время, точно в насмешку, начинает тащиться со скоростью

черепахи, и на этом фоне каждое действие кажется обведенным красной краской. Вчера

поделилось на две части: день, когда я играла роль доброй, сильной и заботливой тетушки, и

ночь, которая принесла с собой кошмар и плач Лайонела из-за стенки. Утром, стоя над

раковиной, полной посуды, я не смогла поднять руки, чтобы ее вымыть, настолько измотанной

себя чувствовала, но запросто нашла силы сесть в машину и уехать из дома. Зачем? Хватило бы

звонка. В любое другое время, но не сегодня и не мне.

Дверь домика Шона — моя персональная черная дыра. Хочется войти и затеряться. Я стою

около нее совсем как у раковины и не стучу, но на этот раз не из-за усталости, а потому что она

дарит чувство комфорта. Однако мое присутствие не могло остаться незамеченным.

— Заходи. — Шон как всегда лаконичен. Совершенно не хочется разговаривать, только

остаться в этом доме ради удивительно явственного чувства защищенности. — Ты мне звонила

позавчера.

Я звонила, чтобы проверить, жив ли ты. Со мной ли ты.

— Ты приедешь на похороны Керри? — спрашиваю я. — В Ньюкасл.

— Да, — без запинки отвечает Картер. Все, я спросила, что хотела. Но уезжать так не

хочется...

— Сколько тебе было, когда умерла твоя мать?

— Не надо гребаных параллелей и психоанализа. Я такой, какой есть и был таким всегда.

— Да. Ее смерть на тебя совершенно никак не повлияла, ты ведь рассказываешь о том, что

и как случилось каждому встречному.

— Не драматизируй, — ухмыляется Шон. — Я вообще не склонен к общению с

полузнакомыми людьми.

— Картер! — ору я на него. — Керри умерла меньше сорока восьми часов назад. Засунь

свои принципы о неразглашении личного в задницу и скажи мне, что нужно сделать с тремя

детьми, чтобы они не превратились в таких же аморальных ублюдков, как ты!

— Ну-ну, не льсти выводку Керри. У нее IQ едва за сотню переваливал, и, боюсь, папаша

не сильно поправил положение.

Хочется ему врезать. Допустим, Керри не была гением, но как он смеет ее оскорблять?!

Слава Богу, Картер и сам это понимает, потому что продолжает свою мысль.

— Когда это случилось, мне было десять. А до шести я не разговаривал ни с кем, кроме

матери. — У меня помимо воли отвисает челюсть. — А чему, собственно, ты удивляешься?

Сама сотню раз называла меня аутистом? — пожимает он плечами. — Не так весело, когда все

взаправду, верно?

— Это же… страшный диагноз. Но ты ведешь себя как… обычный подонок.

— Мой случай определенно не самый тяжелый, и, к вопросу о подонке, за свое отношение

к людям я не чувствую ни малейшей вины, а это уже не очень нормально. Тебе стоит

порадоваться, можешь быть спокойна за крошек семейства Прескотт, пока вместо того, чтобы

поедать домашние деликатесы, они не считают зубочистки. Но если хочешь, чтобы у детей все

сложилось хорошо, начни с их отца, ему стоит вытереть сопли.

— Ты за это не простил своего отца? — пытаюсь я проявить проницательность, но выходит

не очень:

— Нечего прощать. Мы просто не были нужны друг другу. Так случается, — совершенно

спокойно говорит Картер, словно о посторонних людях рассказывает.

— Нет, так не случается. Он был тебе нужен хотя бы когда умерла мать.

— Возможно. Но именно в тот миг двое сыновей только и делали, что мешали ему