Все завершилось, наконец-то, может после часа. Может двух. Или, может, спустя
несколько минут. Он почувствовал, что вес чужого тела покинул его, почувствовал,
что его собственное тело пустое.
Медленно, Кингсли оперся на руки и перевернулся на спину. Небо над ним
кричало звездами. Опавшие листья под ним ласкали его кожу как одеяло из живого
шелка.
Он услышал шорох ткани, одеваемой одежды. Он мог бы лежать здесь под
небесами вечно, голый, истекающий кровью и бесстыдный. Он бы умер под Стернсом.
Умер и возродился снова.
Что-то коснулось его лица. Рука? Нет, пара прекрасных губ. Губы переместились
со лба на щеку и накрыли его рот. Поцелуй продлился вечность и закончился слишком
быстро.
- Мое имя Сорен.
Кингсли кивнул и подготовил собственные слова.
- Je t’aime,- ответил он на языке, которым говорил Господь. - Я люблю тебя.
Глава 14
Ничего не изменилось. Кингсли не мог поверить, что по истечении тридцати лет,
абсолютно ничего не изменилось. Дорога к школе Святого Игнатия по-прежнему
петляла по наиболее безлюдной, опасной местности, что когда-либо встречалась ему
за пределами Европы. Деревья по-прежнему окутывали школу как вечнозеленое
одеяло. И все до единого здания выглядели как церковь.
- Как давно это было, mon ami? – Кингсли спросил Сорена, когда они выходили
из задней двери машины, арендованной Кингсли, для поездки в их альма-матер.
92
- Пожалуй, лет пять. - Сорен стоял посреди двора и оглядывался по сторонам. – Я
приезжал, когда хоронили отца Генри.
- В его саду?
Сорен улыбнулся.
– Где же еще? Пять лет… длительный период.
Кивнув, Сорен медленно развернулся, вглядываясь в окружавший их лес.
- Я стараюсь часто не приезжать. Не совсем удобно бывать здесь, учитывая
сложившиеся обстоятельства.
- Je comprende. - Кингсли действительно понимал. Когда его отец умер, Сорен
унаследовал от него приблизительно полмиллиарда долларов. Наследство – это был
последний шанс его отца не дать Сорену принять духовный сан, зная, что его сын не
мог владеть такой суммой денег и все еще быть иезуитом. Однако Сорен пожертвовал
их. Все до последнего пенни. И школа Святого Игнатия извлекла из этого весомую
выгоду, в размере почти двадцати пяти миллионов долларов.
- С такими-то богатствами, ты не находишь, что школа должна выглядеть сейчас
как дворец?
- Отец Генри вложил большую часть денег в трастовый фонд, чтобы
позаботиться о мальчиках, которые были под опекой государства. Были произведены
незначительные улучшения в удобствах. Но отец Генри никогда не хотел, чтобы
школа выглядела претенциозно. Демонстративное проявление богатства оскорбляло
его.
- Интересное мнение для католика.
Сорен пристально посмотрел на него.
– Мы не будем начинать спор о Базилике Святого Петра снова*(
- Я подарю тебе пару красных кожаных сапог на Рождество. Почему Папе
должно доставаться все веселье?
- Временами я скучаю по тому, чтобы надрать тебе задницу, Кингсли. Очень
скучаю.
Вдвоем они пошли к главному зданию, в котором располагались кабинеты
преподобного, отца Томаса, и других священников. Кингсли устремил взгляд на дверь,
93
а свои мысли подальше от прошлого. Он и так излишне предавался мыслям о прошлом
во время полета сюда. Это был лес, окружающий их школу, где мальчик, Кингсли
Буассоннё, умер, а мужчина, ставший потом Кингсли Эджем, был возрожден.
И именно здесь умерла его сестра, Мари-Лаура, так и не возродившись.
- Постарайся не думать о ней, Кинг, - предостерег Сорен.
Кингсли убил бы его на месте за этот небольшой совет, если бы не почти нежное
беспокойство в его голосе.
- Это невозможно. Она была всем, что у меня осталось после смерти родителей.
В день, когда они забрали меня от нее…
Кингсли заставил воспоминаниям вернуться и уйти.
– У меня были синяки пару недель, - сказал Кингсли, сжимая пальцы в кулаки.
- От Мари-Лауры или от меня?
Кингсли полоснул Сорена взглядом. Священник пытался любой ценой избегать
разговора о той ночи, когда они стали любовниками. Однако сейчас, Кингсли вдруг
принял спокойный вид.