И быть подлецом

— О да! Шесть раз. Первый раз — за тринадцать месяцев до этого, в феврале 1947 года. Вы обнаружите, что я абсолютно точен. Это потому, что полицейские спрашивали меня обо всём этом много раз. Между прочим, я готов сделать всё, чтобы продвинуть вас в сторону положительной уверенности, тем более что субъективно вы бы предпочли именно это направление. Следует ли мне поступить именно так?

— Непременно.

— Я знал, что вам это понравится. Как математика меня всегда интересовало применение теории вероятности в азартных играх. Развитие нормального распределения…

— Потом, — резко сказал Вулф.

— Хорошо, хорошо. Есть причины, по которым вычислить вероятность в случае со скачками особенно сложно. Тем не менее люди проигрывают на скачках сотни миллионов долларов. Чуть более года назад, проверяя некоторые формулы, я решил изучать несколько изданий с информацией о бегах и подписался на три из них. В их числе был «Ипподром», издаваемый Сирилом Орчардом. Полицейские спрашивали, почему я выбрал именно его, но в ответ я мог сказать только одно: «Не знаю». Я забыл. Для вас и для них это факт подозрительный. Для меня факт самый заурядный. Не помню, и всё. Как-то в феврале прошлого года мне попалась газета, в которой были две статьи Орчарда, и я решил повидаться с ним. Он был достаточно умён, и, если бы он интересовался математическими проблемами, я бы хорошо его использовал. Но он ими не интересовался. Несмотря на это, я время от времени виделся с ним, а однажды мы вместе провели целую неделю в доме моего друга в Нью-Джерси. Всего же, до выхода передачи в эфир, я видел его, находился с ним рядом шесть раз. Подозрительно, не правда ли?

— Отчасти, — подтвердил Вулф.

Саварезе кивнул:

— Я рад видеть, что вы стараетесь, по возможности, сохранять объективность. Ну и что из этого? Как только я узнал, что популярная радиопередача, транслируемая на всю страну, поинтересовалась, стоит ли приглашать в качестве гостя ипподромного «жучка», я написал письмо, в котором настоятельно требовал этого. Я также просил о чести быть вторым гостем программы и рекомендовал, чтобы они пригласили Сирила Орчарда. — Саварезе просиял. — Ну и как теперь поживает ваша пропорция один из пяти?

— Я этой игры не принимаю, — проворчал Вулф. — Это вы занимаетесь вычислениями за меня. Я полагаю, письмо, которое вы писали, сейчас у полицейских?

— Нет, его нет нигде. Похоже, что сотрудники мисс Фрейзер не хранят корреспонденцию больше двух или трёх недель. По-видимому, моё письмо было уничтожено. Если бы я вовремя узнал об этом, то не был бы столь искренним, излагая полиции его содержание. А впрочем, не знаю. На моё отношение к этой проблеме, безусловно, повлияли вычисления вероятности быть арестованным по обвинению в убийстве. Но, чтобы принять свободное решение, я должен был знать, во-первых, что письмо уничтожено и, во-вторых, сотрудники мисс Фрейзер плохо помнят, о чём оно. Я узнал оба эти факта слишком поздно.

Вулф заёрзал в кресле.

— Что ещё вы можете предложить для продвижения к позитивной уверенности?

— Так-так, — задумался Саварезе. — Пожалуй, это всё, если только мы не перейдём к рассмотрению дистрибуции, но для этого нужна ещё одна формула. Например, мой характер, изучение которого, а роsteriori[1] покажет, что, возможно, я способен совершить убийство во имя революционной научной теории. Ещё одна деталь — мои финансовые возможности. Я получаю зарплату доцента, и этого едва хватает, чтобы жить вполне сносно, но я платил десять долларов в неделю за этот «Ипподром».

— Вы играете на скачках?

— Нет, никогда. Я знаю слишком много или, скорее, слишком мало. Более девяноста девяти процентов ставок на скачках делается в результате эмоционального порыва, а не работы ума. Я приберегаю свои эмоции для той деятельности, для которой они предназначены. — Саварезе взмахнул рукой. — Это даёт нам толчок в другом направлении, к негативной уверенности. Конечной точкой этого пути является заключение, что не я убил Орчарда, и мы можем спокойно перейти к этому. Аргументы таковы. Я не мог устроить так, чтобы яд достался Орчарду. Я сидел по диагонали напротив него и не помогал передавать бутылки. Нельзя доказать, что я когда-нибудь покупал, похищал, брал взаймы или хранил у себя цианид. Невозможно установить, что я выиграл, выигрываю или выиграю в будущем от смерти Орчарда. Когда я пришёл в радиостудию, в двадцать минут одиннадцатого, все остальные были уже там, и если бы я попытался подойти к холодильнику и открыть дверцу, меня наверняка бы заметили. Нет никаких свидетельств тому, что мои отношения с Орчардом носили иной характер, чем я их описал, содержали элемент враждебности или предубеждённости. — Саварезе улыбнулся: — Насколько далеко мы продвинулись? Один из тысячи?

— Я в эту игру не играю. — В голосе Вулфа не было враждебности. — Меня нет на этом пути, меня вообще нет ни на какой из дорог. Я смотрю по сторонам и интересуюсь различными вещами. Вы никогда не бывали в Мичигане?