И будем живы

Может быть, это было и глупо. Может быть, и противозаконно, факт-то «имел место». Но не любил Игорь таких дурно припахивающих дел. Считал, что чистоплотность — это главная граница между операми и бандитами, которые в своей вечной борьбе зачастую пользуются одними и теми же оперативными приемами. И, еще, честно говоря, тронула его простая, человечная и настоящая готовность этих двух балбесов выручить друга даже ценой собственной свободы.

Тем более, что, месяц спустя, он уже с чистой совестью и полным осознанием своей правоты помог парням из «бандитского» отдела УБОП прихватить Князя на вымогательстве. Чудик, против обыкновения, приятеля не сопровождал, закрутился где-то с подружкой. Поэтому, задержание происходило спокойно и буднично. Князь, овладев собой после первых шоковых минут, даже подарил Игорю приветливую и жизнерадостную улыбку:

— Ну вот, Виталич, опять мне не повезло, придется все же переквалифицироваться в бизнесмены.

Но с бизнесом ему теперь придется подождать.

А ведь дело его уже практически сползло с вымогательства на обыкновенное самоуправство. Опять выяснилось, что бывшие партнеры, не поделив шальные деньги, привлекли к своим разбирательствам кулачных бойцов. Причем, оба. Только заявитель подобрал кадры более неудачно и был вынужден спасаться от наседавшего на пятки компаньона, прибежав с заявлением в УБОП. Так что, при наихудшем раскладе, светило Саньке месяцев шесть отсидки, не больше. Не было и смысла бегать из-за такой ерунды. Оставался бы на месте — вообще получил бы условно. В общем, снова он намудрил не по делу. Чудак-человек! А вообще-то, посидеть бы ему чуток не мешало. Охолонуть, понять истинный вкус бандитской «романтики». Так что, может быть, все и к лучшему…

Грозный

— Опять пошел развлекаться со своими русскими шлюхами! Мне уже стыдно на улицу выходить. Люди пальцами вслед показывают!

— А ты не выходи. Нечего по улицам шляться в такое время. Сиди — вон, с ребенком занимайся, — язвительно ухмыльнулся Ахмед.

Сегодня он даже не потрудился изобразить, что оправляется на службу по срочному вызову, окончательно наплевав и на внешние приличия и на самолюбие своей благоверной. Некогда было, да и неохота зря напрягаться. И без этого проблем хватает. А ведь еще вчера даже и подумать не мог, что какой-то мент, да еще свой, чеченец, вдруг решит сунуть нос в его дела. В такое-то время, в этом городе! А вот поди ж ты, нашелся умник. Ну ладно… А может, даже и хорошо. А то его ребятишки в последние дни без дела засиделись. Вот пусть и поработают, не все развлекаться.

Ахмед брезгливо обошел жену и хлопнув дверью, исчез за порогом. Было слышно, как поджидавшая его за воротами машина фыркнула мотором и покатилась вдоль улицы.

Насият, кипя, как самовар, вернулась в спальню и зло зарыдав, ничком кинулась на кровать.

— Грязный пес, пес, пес! Будь проклят тот день, когда я вышла за тебя замуж! — ее нежные, никогда не знавшие настоящей работы руки, сжавшись в кулаки, бессмысленно колотили и без того взбитую на ночь белоснежную, в затейливых кружевах подушку.

Вообще-то, эта вздорная, самодовольная, жадная двадцатипятилетняя женщина, большая любительница посплетничать и облить других грязью, и сама пользовалась дурной репутацией. Ее отец был скромным директором одного из городских рынков, но, несмотря на свою небольшую зарплату, еще в советские времена умудрился построить себе роскошный особняк. Перестроечные годы ознаменовались возведением таких же домов для двух его сыновей, трудившихся на том же рынке, один — в должности контролера, другой — сторожа. Должность младшего сына долго была любимым предметом для шуток и подначек острых на язык соседских парней. Встретившись со «сторожем» на танцах, или увидев его поздно вечером у ворот отцовского дома, редкий из них отказывал себе в удовольствии наивно спросить:

— Э-э! А как же рынок? Ты, что, его сегодня без присмотра оставил?

К началу дудаевского правления оба брата Насият были уже женаты, но, как только в воздухе запахло войной, они исчезли из Грозного, оставив свои семьи на попечении отца. По слухам, их видели на одном из московских рынков, где они вели себя по-хозяйски и явно жили гораздо вольготней, чем дома. Жесткая сила общественного мнения вряд ли позволила бы им в открытую таскаться по родному городу в пьяном виде с кучей верещащих вульгарных девиц. В столице же мало кого интересовали шальные выходки двух рыночных молодчиков. Там таких прожигателей жизни — пруд пруди.