И бегемоты сварились в своих бассейнах (And the Hippos Boiled in Their Tanks)

Мы вышли из бара, перешли на ту сторону и двинулись по Семнадцатой улице. Справа во дворе резвилась толпа ребятишек: качались на качелях, играли в чехарду, барахтались в бассейне. Фил улыбался, глядя на них. Я сообразил: он думает о том, что стал убийцей.

Сворачивая на Восьмую авеню, я обернулся и в последний раз посмотрел на моряков, толпившихся у Юнион-Холла.

Пройдя несколько кварталов, мы зашли в бар с кондиционером. Сели у стойки на табуреты, обитые красной кожей, и заказали по стаканчику виски «Лорд Кальверт» и пива вдогонку,

– Расскажи мне все, – снова попросил я, – все, начиная со вчерашнего утра.

– Вчера я весь день пробыл у дяди, выклянчил у него еще денег – перекантоваться, пока не устроюсь на другое судно. После ужина пошел в «Минетту» выпить виски. Встретил там Ала с Кэткартом, потом Кэткарт ушел, а мы остались.

Фил рассказал о своем разговоре с Деннисоном. Я спросил:

– Что делать будешь?

– А ты что посоветуешь?

– В общем, то же, что и Деннисон.

– Пожалуй, так оно и лучше, – вздохнул он и заказал еще по стаканчику. – Точно сяду на электрический стул.

– Глупости! Этот педик тебе проходу не давал, испортил жизнь… Полицейские тоже люди.

Фил пожал плечами. Я махнул рукой.

– Ладно, как бы то ни было, сегодня мы хорошенько надеремся. – И тут же, устыдившись, добавил: – Эх, жаль, что так вышло…

Он снова пожал плечами. Я поднял бокал.

– Ладно, помянем.

Я допил свой «Кальверт» и только тут заметил, что по щекам у Фила текут слезы. Мне еще не доводилось видеть его плачущим. Мне захотелось положить руку ему на плечо, и в конце концов я так и сделал.

– Для всего есть свое время, даже для убийства, – сказал я. – Сароян.

Фил неожиданно улыбнулся.

– Скорее Томас Стерне Элиот.

– Скажешь тоже!

Мы посмеялись, я дал ему сигарету. Потом вспомнил, что раньше часто размышлял, как это – убить человека. Тысячи слов написал, пытаясь представить ощущения убийцы. И вот рядом со мной тот, кто это сделал.

– Пойду к дяде и признаюсь, – сказал Фил. – Он сообразит, что делать, адвокатов подыщет. Если полиция еще не обнаружила тело, к вечеру найдет обязательно.

Я попытался заговорить об ощущениях, но Фил думал только о фактах.

– У моего дяди есть связи среди политиков, он знает, какие тут понадобятся адвокаты.

Мы поговорили еще, потом он вдруг заторопился.

– Куда ты? – спросил я.

– Пошли в музей современного искусства, погуляем там часок-другой.

– Давай, только сначала еще выпьем.

Мы вышли на Восьмую авеню и стали ловить такси. Тротуары были запружены людьми. Продавец фруктов толкал сквозь толпу тележку с яблоками.

– Поезжай через Таймс-сквер, – велел Фил таксисту. Потом обернулся ко мне и громко сказал: – Надеюсь, тело не сразу найдут.

– Хорошо бы, – ответил я также громко. – Наверное, кровищи там целая лужа.

– А то! – рассмеялся он. – Я его в лоб топором – хрясь! Кровь так и брызнула, всю крышу залила. Внизу во дворе, небось, еще больше натекло.

– Да, – сказал я, – сработано на славу.

– Здесь останови! – скомандовал Фил, когда мы проезжали Таймс-сквер.

Таксист затормозил у тротуара и повернулся, выключая счетчик. Деньги у Фила он взял с улыбкой – мол, нашу игру просек, да только где уж ему!

– А как же музей? – спросил я, вылезая из машины.

– Сначала здесь погуляем, – ответил Фил и зашагал по Сорок второй улице.

Мы миновали театр «Аполло», где все еще шла «Набережная туманов», и итальянскую забегаловку, затем перешли на другую сторону к залу игровых автоматов.

Фил разменял на центы четверть доллара, и мы принялись увлеченно гонять шарики, сбивать вражеские самолеты и смотреть сквозь глазок на движущиеся картинки с голыми женщинами. Я бросил пятачок в автомат, выбрав «Мир ждет рассвета» Бенни Гудмена.

Наигравшись, мы побрели к Шестой авеню. Накупили жареного арахиса и обстреливали им голубей в парке у публичной библиотеки. Рядом на скамейке сидел мужчина без пиджака и читал троцкистский памфлет.

– Куда бы меня ни послали, – сказал Фил, – я смогу делать то же самое, что в плавании.

– Знаешь, – признался я, – я так и чувствовал, что никуда не уедем. Обычно перед плаванием мне снится море, а тут не снилось.

– Я буду сочинять стихи.

На Сорок второй возле Шестой авеню в кино шли «Четыре пера» Александра Корды.

– Отлично, – улыбнулся Фил, – пошли смотреть.

Мы сели в первом ряду партера, но кондиционер работал плохо и дышать было совершенно нечем.

Картина началась с текстовой заставки, где рассказывалось о тысячах британских солдат, погибших в Судане от рук безжалостных повстанцев. Филип повернулся ко мне.

– Ну да, им вот можно убивать по тысяче разом.

Я молча кивнул.

Там была сцена засады, где англичане и негры рубят друг друга саблями и ножами, и кровь льется рекой. Были и другие места, напоминавшие нам об Аллене, лежавшем в луже крови во дворе склада. В общем, настроение было не очень. Кроме того, один из персонажей фильма носил фамилию Деннисон.

Из кино мы вышли, обливаясь потом, но снаружи оказалось еще жарче. Было уже около половины четвертого. Мы заглянули в бар и выпили по кружке-другой холодного пива.

– Мне скоро уходить, – сказал Фил.

– А как же музей?