Я молча достал монетку. Он обходил зал и у всех стрелял монетки. Таких много было в сорок втором на Бостонских линиях. Что ж, пускай выпьет человек, если приспичило. Большинство его товарищей налетели на торпеды и утонули, когда война на суше еще не начиналась.
В зале преобладали моряки нового поколения. Многие носили униформу с золотыми галунами, купленную в армейских магазинах. Такие обычно не пьют и проводят все время в клубах «для своих» с девушками из общества и актрисами. Встречались в толпе и потрепанные личности с явно небезупречной репутацией, возможно, искавшие в торговом флоте убежища от многочисленных проблем. Была там и неизбежная кучка зеленых юнцов, которые собираются со всех концов страны, мечтая о море, — но чаще спят в вагонах подземки, раскрыв рты и вытянув ноги поперек прохода.
Толпа понемногу рассасывалась, уборщик-швед уже шуровал по полу шваброй. Диспетчер ушел домой, ушла и девушка с наушниками, которая обслуживала щит объявлений. Наверное, даже председатель профсоюза Джо Курран, и тот убрался. За окнами стояли душные сумерки. Мы с Филом сидели в пустом ряду и докуривали последнюю сигарету.
— Если поплывем во Францию, — вдруг сказал он, — давай сбежим с корабля и пойдем пешком в Париж. Хочу жить в Латинском квартале.
— А про войну ты забыл?
— Она тогда уже закончится. Я задумчиво усмехнулся.
— Вряд ли я решусь на такое в трезвом виде.
— Напьемся в порту и двинем в Париж прямо среди ночи.
— А военная полиция, французские власти?
— Да что сейчас думать, — отмахнулся Фил, — будем решать проблемы по мере поступления.
— Ну, пьяный я на все способен.
Мы посидели еще, обдумывая новый план, и чем больше я думал, тем больше он мне нравился, хотя в самой глубине души я понимал, что план не сработает, и нас арестуют.
Фил молчал, погруженный в размышления.