И ангелов полет

Судя по дате на штемпеле, первый был отправлен пять недель назад, второй — двумя неделями позже.

— В каждый вложено по страничке. На каждой страничке несколько слов. Для меня — полная бессмыслица.

Она начала открывать первый конверт.

— Э...

— Что? — Карла Энтренкин посмотрела на Босха.

— Не знаю. Подумал об отпечатках.

— Очень жаль, но я уже притрагивалась к ним.

— Ладно, открывайте, что уж теперь...

Достав из конверта листок, Энтренкин положила его на стол и повернула так, чтобы Босх мог прочитать написанное. Вверху страницы было отпечатано всего лишь несколько слов:

СТРЕЛА В ГЛАЗ ГУМБЕРТ ГУМБЕРТ

— "Гумберт Гумберт"... — повторил Босх.

— Это имя литературного персонажа, если, конечно, такое можно считать литературой, — сказала инспектор. — «Лолита» Набокова.

— Верно.

Внизу страницы Босх заметил сделанную карандашом надпись:

№2 — 3/12

— Думаю, пометка самого Элайаса или, может быть, секретарши.

Энтренкин открыла второй конверт и развернула второй лист. Босх снова наклонился над столом.

НЕВЕНОВНОСТЬ ДОКАЗЫВАЮТ НОМЕРНЫЕ ЗНАКИ

— На мой взгляд, оба письма пришли от одного и того же человека, — сказала Энтренкин. — Заметьте, слово «невиновность» написано с ошибкой.

— Вижу.

Внизу страницы Босх обнаружил еще одну карандашную пометку:

№ 3 — 4/5

Придерживая кейс коленом, Босх открыл его и достал пластиковый пакет, в котором лежало письмо, обнаруженное в кармане костюма убитого адвоката.

— Это письмо было у Элайаса с собой, когда... когда он ушел из офиса. Я про него совсем забыл. Пожалуй, будет даже лучше, если я вскрою его при вас. Почтовый штемпель тот же, что и на тех двух. Отправлено в среду. Его еще нужно проверить на отпечатки.

Босх достал из кейса пару резиновых перчаток, натянул их, достал письмо из пакета и осторожно открыл его. Оказавшийся в его руках лист бумаги напоминал те два, которые отдала ему Энтренкин. Вверху страницы — одна короткая строчка:

ОН ЗНАЕТ, ЧТО ВЫ ЗНАЕТЕ

Глядя на страницу, Босх почувствовал, как шевельнулось сердце, что бывало всякий раз, когда в кровь поступал адреналин.

— Как вы думаете, что это означает?

— Не знаю. Но не сомневаюсь, что открыть его следовало намного раньше.

Карандашная пометка внизу страницы отсутствовала — вероятно, Элайас еще не успел прочитать сообщение.

— Судя по всему, у нас нет первого, — сказал Босх. — Те помечены номерами два и три, а это пришло позднее — полагаю, адвокат обозначил бы его номером четыре.

— Я тоже так думаю. Но в папках нет ничего такого, что могло бы быть номером первым. Может быть, Элайас выбросил его, не придав значения. Может, он понял что-то только после второго письма.

— Возможно.

Босх знал, что пока у него нет ничего, кроме неясного предчувствия, но оно обманывало редко, и он привык доверяться чутью. Возбуждение, подобное тому, которое охватывает вышедшего на след зверя охотника, горячило кровь, но к нему примешивалась досада: то, что, возможно, было ключевой уликой, лежало в кейсе целых двенадцать часов, а он спохватился только теперь.

— Говард говорил с вами об этом деле?

— Нет, мы никогда не разговаривали о работе. Договорились об этом с самого начала. Мы оба отдавали себе отчет в том, что, если наши отношения перестанут быть тайной, люди сразу начнут выискивать в них что-то... неподобающее. Как же, главный инспектор и один из самых деятельных противников департамента полиции... Ну, вы понимаете.

— К тому же он был женат.

Ее лицо как будто застыло.

— Послушайте, что с вами? Только что мы разговаривали вполне, как мне казалось, доброжелательно, и вдруг вы... Вам хочется поругаться?

— Не знаю, что вас так задело. Да, мне трудно представить, что вы в частных беседах не говорили о департаменте полиции. Так не бывает.

В ее глазах вспыхнули злые огоньки.

— Что ж, мне наплевать на то, чему вы верите, а чему нет.

— Послушайте, мы договорились. Я не собираюсь ни о чем никому рассказывать. Мы оба при желании можем доставить друг другу немало неприятностей. А знаете, что скажут мои напарники, если узнают о нашей договоренности? Они скажут, что я сошел с ума, что мне нужно рассматривать вас не как союзника, а как подозреваемого номер один. Именно так мне и следовало бы поступить, но я привык доверять инстинкту. Полагаться на чутье опасно, потому я и ищу, на что бы еще опереться, за что бы еще ухватиться.

Она помолчала, потом, вздохнув, кивнула:

— Я понимаю ваше положение, детектив, и ценю то, что вы для меня делаете. Но я вам не лгу. Мы с Говардом никогда детально не обсуждали его дела или мою работу с департаментом. Никогда. Лишь однажды я сказала ему, что, на мой взгляд, дело Майкла Харриса слишком запутанное, что в нем много неясного. И знаете, что он ответил? Говард посоветовал мне держаться покрепче, потому что он приготовился взорвать департамент и выставить в самом неприглядном виде некоторых городских шишек. Я не стала спрашивать, что он имеет в виду.

— Когда это было?

— Вечером в четверг.

— Спасибо, инспектор.