i abe4dc52fd6b0e67

   Пару минут я смотрел, как твердеет зеркальное озеро: ветра тут нет, и оно просто тихо мутнело. Без звука. Без волн. Без движения.

   Я возвратился на базу. Под сводами залов, достойных приличного аэропорта и в тесных проходах японского капусэру хотэру, в служебных отсеках, забитых приборами и в лаконичных "цветках" пультовых ощущалось присутствие жизни. Да, я был один, но... я жил не один: наша станция - это живой и едва не разумный объект. Он был создан таким, ибо здесь, на Луне, нужно жить.

   Я уселся за пульт дальней связи и ввёл: "Я по вам тоже". Подумал. Исправил. И вслед кораблю понеслось: "И по вам тоже будут скучать".

   Через несколько дней я вернулся на Землю, где вместе с другими вошёл в тот Артек, что ребята запомнят как лето. Со мной были дети из Внешнего, дети СТ (их уже "размагнитили"), и, наверное, кто-то ещё. Отличить "размагниченных", если не знать их в лицо, невозможно: обычные дети.

   Вернувшись домой, я "поплыл по течению". Это меня и спасло: Наблюдатели вряд ли забыли о нас. "Размагнитились" позже, когда убедились, что вспомнивших нет.

   Но тогда я об этом не думал. Я был в жесточайшей апатии: все, с кем я мог говорить не стесняясь, ушли навсегда. Пусть для них, в корабле, и пройдёт лишь неделя-другая, у нас это будут века. Возвращаться им будет бессмысленно: не к кому. Впрочем, века ли? Проблема терраформирования в том, что процесс невозможно ускорить: события жизни нельзя торопить. Современная жизнь невозможна на "голой" планете: её атмосфера токсична, ультрафиолет не экранируется, камни готовы впитать кислород в запредельном количестве, а парниковый эффект либо слишком силён, либо просто отсутствует. Жизнь миллионы столетий анаэробна, и только когда окислять уже нечего и кислород наводнил атмосферу, возникнет возможность дышать им. Вот в этот момент засевается "новая" жизнь. Кислородная. Так каждый шаг эволюции: только когда биосфера готова, однако "её" вариант заполнения экологической ниши ещё очень слаб, есть "окно". Вариант тут один: после каждого шага такой эволюции вновь разгоняться до скорости света и тем нивелировать время. А всё это значит, когда мы шагнём на другую планету, не будет не только меня. Не будет всего человечества, даже планеты не будет: став красным гигантом, её испарит наше Солнце.

   Два года я, как и миллионы других здоровых парней, выполнял Почётную Миссию по мытью сапожной щёткой полов, по топтанию плаца, отходу ко сну за рекордное время... короче, занимался Стратегическим Оборонным Идиотизмом.

   Когда я вернулся, о нас вспоминать было некому, их "размагнитили": раз уж никто из детей не стремился найти "размагниченных" - значит, всё стёрто надёжно.

   Пока я служил, развалился Союз. Появились привычные книги (во Внешнем их раньше читали "под бдительным оком", без права копировать). Я стал читать их от скуки и "ожил". Как только я понял, что снова увидел систему, я бросил на руку часы, и антенна в браслете, войдя в резонанс с уникально моим биоритмом, открыла мне путь. На Луне изменилось немногое: я посидел в пультовой, проверяя всю станцию, снова сживаясь с ней. Вдруг как ужаленный бросился к шлюзам, в скафандр, к зеркальному озеру, лёг на поверхность и долго смотрелся в бездонный зенит. Возвратился почти израсходовав воздух, почти задохнувшись от слёз.

   Отдышавшись, я сел за большой монохромный экран, в подлокотниках кресла нащупав раздельную "клаву". События мира, течение, цели, последствия сжались в клубок и взорвались Сверхновой, отбросив ненужную мне оболочку. Десяток коротеньких фраз, и затем, словно в этом есть толк, подписался: "последний землянин".

   А впрочем, последний ли? Там, в дальнем космосе, этой великой информационной пустыне, без писем из дома нельзя. Значит, я должен оставить кого-нибудь после себя, ведь по их корабельным часам моя жизнь - это просто мгновение. Должен быть тот, кто продолжит мои репортажи с Земли. Только кто это будет? Кто сможет поверить в друзей в корабле между звёздами, в детство за литературой, неведомой многим учёным страны? Только дети. И только ребёнок опишет события мира для инопланетных друзей. Я исправил послание: слово "последний" исчезло. Землянин. И после меня тоже будет Землянин.

   Когда через несколько дней я опять появился за пультом, экран вдруг очистился и появилось: "Привет!". "Здравствуй, Инфорг", набрал я. Искусственный разум, живущий в Сети, он хранит эту лунную станцию. Долгое время лишь Инфорг и я могли помнить про Эксперимент, но теперь - он во всём держит руку на пульсе - ребята СТ уже стали себя вспоминать. Им никто не мешал: Наблюдатели помнят не это, а те кто всегда знал про Эксперимент... Их имена были на первых полосах в "пятилетку пышных похорон". Горбачёв "знал" о нас то же что "знали" родители, а, закрывая свой эксперимент, Наблюдатели вряд ли хоть что-нибудь сдали в архив: в эти годы надёжность любого архива была под сомнением. Так что для Внешних нас нет.