(потому что те, кто совершал ошибки сам, как правило, погибал)...
Сейчас все изменилось. Уже имеется значительный опыт. А пилоты по-прежнему
настроены лишь на одно — «свободную охоту».
Увлечены лишь тем, чтобы нарисовать на фюзеляже побольше звездочек. «Прямо как в
оперном театре — капризные примадонны и серенькие мышки-статисты», — с
раздражением думал Геринг.
Всем и каждому должно быть ясно: примадонна в полку только одна — сам командир.
Только он принимает решение: кому атаковать, когда атаковать и каким способом.
«Павлинов следует ощипать прежде, чем они потеряют свои перья», — решил Геринг.
Ранним утром восемнадцатого июля вылет был необычным.
Всех, кто считал себя «звездой», командир оставил в резерве.
— Но как же так?.. — прозвучал чей-то недовольный голос.
Не оборачиваясь, Геринг поднял руку:
— Молчать! — рявкнул он. — ...Трибунал!.. Полетите, когда я дам сигнал!
Невнятная угроза трибунала подействовала.
В воздух поднялась первая группа и направилась в сторону леса Бандри.
Самолеты противника — SPAD — приближались.
Геринг с ведомыми вступил с ними в бой.
И когда сражение уже шло, подал сигнал «павлинам» и ввел их в бой.
Ему хотелось показать, что взаимодействие в воздушном бою приводит к желаемым
результатам скорее и вернее, чем «творческое самовыражение» одиночек.
И Геринг не ошибся.
Во время боя неожиданно на англичан сзади напали германские самолеты, которые до сих
пор оставались на земле.
Сражение закончилось быстро: несколько английских истребителей остались догорать на
земле. Остальные улетели.
Геринг, довольный, нарисовал очередную звездочку на своем фюзеляже.
Никто и никогда не отнимет у германского летчика его славы. Один за всех и все за
одного. И этот один — он, Герман Геринг.
И никто не мог тогда предположить, что этот бравый летчик спустя много лет закончит
свою жизнь в тюрьме Международного трибунала, приняв яд...
52. Западный ветер
После гибели горячо любимого всеми Освальда Бельке, отца истребительных стаффелей,
признанного аса — победителя в сорока поединках! — осиротевшее подразделение, Jasta-
2, возглавил обер-лейтенант Стефан Кирмайер.
У Кирмайера уже имелся неплохой счет: еще летая на моноплане Фоккера, он сумел сбить
трех англичан. Теперь же у него был биплан «Альбатрос» DII. И Кирмайер, ни слова не
говоря, закрепил знак командира — черно-белую ленту между стойками бипланной
коробки.
Такая же была на самолете Бельке.
Jasta-2 продолжила свою боевую работу, которая с каждым днем становилась все труднее
— оружие противников постоянно совершенствовалось.
— Британцы!
На взлет пошли два самолета: барона Манфреда фон Рихтгофена и его младшего друга,
Ганса Иммельмана, которому исполнилось восемнадцать лет.
«Альбатросы» приблизились к линии фронта. Им навстречу шла настоящая армада
британских бомбардировщиков.
Англичане летели с какой-то ошеломительной наглой самоуверенностью. Их крылья
заполонили небо, их моторы ревели, в брюхе они несли бомбы.
Рихтгофен налетел на ту машину, которая шла сзади, и принялся стрелять из пулемета
«Шпандау».
Первыми же выстрелами он сумел поразить английского пулеметчика. Пилот пошел на
посадку. «Альбатрос» погнался за ним и сделал еще несколько выстрелов. Британец
приземлился недалеко от немецкого аэродрома.
— То-то же! — потер руки Рихтгофен. — Восьмой.
Он снова поднял свой «Альбатрос», чтобы посмотреть — как дела у юного Иммельмана.
Ганс не терял времени даром: он успел сбить второго англичанина.
Манфред сделал ему знак, и оба «Альбатроса» спустились на аэродром, чтобы лучше
рассмотреть свои «трофеи».
Пришлось оставить самолеты и пешком бежать через поле — приземлиться ближе к месту
крушения англичан не получилось. Стояла непривычная для поздней осени жара — а
может быть, оба молодых человека разгорячились после боя. Манфред бросил китель в
самолете и расстегнул рубаху.
Иммельман тоже избавился от «лишней» амуниции. На поле после недавнего дождя
стояли лужи, и сапоги тонули в грязи.
Забрызганные жидкой глиной, в расстегнутой одежде, оба аса выглядели сущими
бродягами, когда они добрались до своих потенциальных пленников — сбитых англичан.
Однако они опоздали. Рядом с британцами уже стояли какие-то германские офицеры —
блестяще одетые, в начищенных сапогах, безупречно причесанные.
Пилоты приветствовали их, поднеся руки к растрепанным волосам.
— Что произошло? — обратился фон Рихтгофен к одному из офицеров.
— Мне кажется, господа, вы имеете какое-то отношение к этим упавшим британцам, —
был ответ. — И лучше нашего знаете подробности дела.
— Увы, — развел руками Манфред. — Когда находишься в гуще сражения, плохо
отдаешь себе отчет в том, как выглядит вся картина в целом. Да и к тому же всегда