i a26b1ab068339035

   Ну все, должно хватить. Хорошенького, как говорится, понемножку. Я уселась на плоский камень, подтянув под себя ноги, и стала ждать. Косые утренние лучи путались в разлапистых ветвях сосен, окружающих поляну плотным кольцом, и золотили макушку древней богини - каменного изваяния, в честь которого поляна и получила свое название. Деревенские этого места опасались. Болтали, что, де, в незапамятные времена приносили здесь жертвы, да не простые - человеческие, и струилась кровь невинная, питала землицу поганым колдовством черным. Даже вещуны Трехликого, в свое время разрушившие все алтари древнего народа, обходили это место стороной. Говорили, что муторно, неспокойно на душе становится всякому, кто по ошибке или по незнанию забредал на Идолову поляну. И хотя сама я ничего подобного не чувствовала, к народным суевериям относилась уважительно. Мне хотелось верить, что толстомясая баба, воздевающая к небу руки, обладает-таки недюжинной силой, если, даже забытая, потерявшая имя, заброшенная всеми, могла охранить свое капище от чужих посягательств.

   Что-то увесистое плюхнулось мне на голову и запуталось в волосах. Стряхнув на землю мохнатого паука размером с мою ладонь, я истошно заорала и ринулась куда глаза глядят. А глаза глядели уже не очень... Укус мизгиря ? это вам не еж чхнул. Скорее домой, у бабушки должно быть противоядие. Не прекращая орать (надеюсь, поганая тварь сдохла от моего крика), я ломилась сквозь бурелом.

   - Не кручинься, красавица, я тебя из лесу выведу, - донесся до моего уже помутненного сознания приятный ласковый голос.

   Сильные руки подхватили меня, и уже через мгновение я опять была на поляне, полулежа на камне и рассматривая моего спасителя. А посмотреть было на что. Высоченный красавец, широкоплечий и мускулистый, мог заставить замереть не одно девичье сердце. Его фиалковые глаза излучали лукавство, а молочно-белые волосы напомнили мне свет далеких звезд. Мужчина - мечта. Расшитая серебром непривычного покроя одежда выдавала в моем спасителе иностранца, а остроконечные ушки...

   Додумать я не успела. Красавец склонился ко мне с отчетливым намерением запечатлеть, так сказать, поцелуй. Ага, такой выведет! Не знаю, как из лесу, а уж из терпения меня - точно. Вишь, выискался! Полупроводник, ёжкин кот! Скользнув верткой змейкой с валуна, я отвесила нахалу затрещину:

   - Да ты, дедушка, совсем ополоумел!

   Безупречные брови поползли вверх, выражая недоумение. Мамочки, забыла! Три раза надо "слово" молвить, чтоб подействовало. Наскоро пробормотав: "Дедушка, дедушка...", ? я любовалась на то, как сползает с красавца наведенный морок - съеживаются плечи, уменьшается рост и хлопьями грязной пены истаивает заморское облачение. Через несколько мгновений передо мной стоял хозяин леса в своем обычном виде - русоволосого коренастого бородача, не по погоде одетого в тонкий полотняный руб.

   - Это что же такое получается? - уперев руки в боки в лучших традициях деревенских склочниц, вопросила я. - Седина у нас в бороду ударила?

   Леший смущенно переминался с ноги на ногу и отчаянно краснел:

   - Ну чего ты, Лутонь... Ну пошутил я, настроение с утра такое... шутейное...

   - Ах, с утра?! - я завелась не на шутку. - Вот так вот проснулся с рассветом и решил: буду лезть на все, что движется, красавцами заморскими прикидываться, девушек невинных пауками стращать?!

   Тут я вспомнила о том, что жить мне осталось недолго, и разревелась. Лесовик озадаченно почесал в затылке, приоткрыв небольшие аккуратные рожки:

   - Какими пауками?

   - Ядови-и-итыми! - слезы хлынули совсем уж неудержимым потоком.

   Леший окончательно спал с лица и ринулся ко мне:

   - Тебя укусили? Где? А ну-ка, покажь!

   Я подставила для осмотра свою непутевую голову. Ой, больно! Коряга криворукая! Кто ж так за косы дергает? Через некоторое время истязание закончилось. Леший тихонько хихикнул:

   - Ты, Лутоня, помирать-то погодь... Не успел он тебя куснуть. А успел бы - отравился.

   У меня даже голова закружилась от облегчения, и я опять присела на камень, чтоб не упасть.

   - Это ты намекаешь, что у меня кровь ядовитая? - спросила я уже почти миролюбиво.

   - Ну да, язвочка ты еще та. Не могла по-простому позвать, как полагается? Обязательно лицедейства старику устраивать?

   - А старик ко мне по-хорошему? Когда я на той седмице волховала, ты где был? Почему не охранил от чужих глаз? Зачем договор порушил? Вот сдам тебя вещунам, они-то тебя выучат слово держать - небо с овчинку покажется.

   Леший закручинился:

   - Дык, мужик-то ко мне пришел со всей душой. Все честь по чести: в кругу из молодых березок стал, три раза "слово" молвил, шкалик медовухи поднес. А потом и говорит: "Помоги, дедушка, люба мне краса Лутонюшка..."

   - И все ты, дедушка, врешь. Не могла я Еремею полюбиться. Он и не смотрел на меня никогда.

   - Эх, девка, цены ты своей не знаешь. Да разве настоящий мужик на лицо смотрит? На ножку, на походку, на разворот плеч, на... - тут зеленые лешачьи зенки недвусмысленно уставились мне в район солнечного сплетения, - богатый внутренний мир.

   Я скрестила руки на груди и решительно перевела разговор: