I

Инспектор Ржезач хотел что-то возразить, не в правилах оного было отступать

в словесных баталиях, но вдруг побледнел, схватился за живот. На лбу выступила испарина, и он, скрючившись, враскоряку, бочком как краб, молча и стремительно покинул кабинет.

Проводя удивлённым взглядом коллегу, Климкин взялся было за бумаги, но дверь распахнулась и вошла та, вторая, в чёрном. Спокойно и уверенно проследовала до стула, не спеша, с достоинством уселась и подняла глаза на опешившего от такой наглости следователя.

– Я вас не вызывал, выйдите и подождите в коридоре, когда освобожусь…

– Заткнись и слушай! Тоже мне министр картофельный! Освободишься ты не скоро, это я тебе, опарыш, обещаю, баланда ждёт своего героя.

Глаза-сканеры прожгли до печёнок продажного служителя юстиции, тот непроизвольно поёжился, но система за двенадцать лет службы подковала его, и, хотя интуитивно

он прочувствовал опасность, характер терять не собирался.

– Я вот вас сейчас в камеру определю по-быстрому, суток на пять. За хамство к представителю власти при исполнении служебных обязанностей, посидите, подумаете, а потом поговорим.

– Да ладно! Это ты, купленный-перекупленный червяк ничтожный, мне ещё и угрожать смеешь! Власть! Обделаешься всласть! Деньги-то ещё не истратил? Серебряники, за Трухлова полученные? Так верни скорее, не пригодятся тебе деньги-то эти! Нет, надо, пожалуй, тебя в психушку определить, для всех удобней будет! Ничего, поколют тебя заморыша годик-другой, глядишь, и жизненные ценности изменятся!

– Вы, гражданочка, что-то путаете меня с кем-то, кабинет мой с базаром полным клух-колхозниц! Здесь я всякого повидал и наслушался! Врывались сюда бывало бойкие, орали, угрожали! Уверяю вас – не тот случай! Потом смотришь, неприятности у людей сплошные, бойкость куда девается, а посидят чуток, совсем понятливые становятся…

– Ошибаешься, мозгляк! Такого твой кабинет, пока твой, но это мы быстро исправим, ещё не видел. Неприятности сплошные у тебя уже есть, будут ещё масштабней, устроим чрезвычайно легко! Оскал твой уберём мгновенно, клыки-то выбьем враз, будешь знать, тля продажная, на кого хвост поднимать!

Климкин понятливо кивнул, хотя произвела впечатление эта тётка на него гнетущее,

но отступать он и в мыслях не держал. Протянув руку, пододвинул телефон, не спеша, даже показательно лениво, стал карандашом набирать номер. Номер почему-то не набирался, карандаш выскакивал из цифровых ячеек, попробовал пальцем, но рука вдруг онемела и повисла.

Тётка в чёрном насмешливо наблюдала за ним. Самое странное, он не почувствовал страха, наоборот, упрямый азарт – кто кого! Разминая руку и с облегчением ощущая

как возвращается чувствительность, (вот ведь нервы, ну нельзя так нервничать), он, в свою очередь, наблюдал за чёрной. Гипнотизёрша, видимо, экстрасенша какая-нибудь, на оладьи ртуть им вместо варенья! Лады, разберёмся, дай срок. Вернее, надо будет, и срок дадим! Мы лучше дадим!

– У тебя один день, – буднично произнесла посетительница, поднимаясь, – если Трухлов через это время не выйдет из следственного изолятора, пеняй на себя!

Глядя на захлопнувшуюся за незваной и крайне неприятной бабой дверь, растирая руку, следователь впервые озадачился: мамаша Трухлова не зашла, эта же особа производит впечатление осведомлённой дамы, к тому же взгляд безбоязненный. Так себя ведут те, кто за спиной чувствует нехилую поддержку, надо выяснить кто такая, причём, срочно.

Он выглянул в коридор, точно, уже на выходе с их этажа мелькнула эта чёрная дама

и мамаша жертвы. Он бросился лихорадочно накручивать диск, звонить операм

на предмет слежки за этими бабами.

Через полчаса вернулся Ржач, несколько бледный, но просветлённый и лёгкий, словно воздушный шар. Климкин недобро на него покосился, но ничего не сказал. Непривычно

и несвойственно для него, но молчал и Ржач, уселся на своё место, стал просматривать дела, не было обычных подначек и шуточек, анекдотов и трескотни про баб.

Тем временем опера объекты приняли, и каждый повёл своего, ибо они по выходу сразу разделились. Опер, который следил за Еленой Олеговной, добросовестно довёл её до дома, потом пооколачивался во дворе, сыграл с одним пенсионером в шахматы, с другим поломал голову над кроссвордом и, убедившись в бесполезности дальнейших бдений, отправился попить пивка с чистой душой.