I

в уме пригласить дам посетить кинотеатр на интимные задние ряды, но солнечный отблеск от монетки, кем-то оброненной на ступеньку троллейбуса, затмил рассудок паталогически жадного его напарника Жада! Нисколько не сомневаясь в правильности своих действий, тот покинул коллектив и тут же нагнулся за испускающим золотой призыв сокровищем, но в самый кульминационный момент он неожиданно пукнул… . Наступила неловкая тишина, только деликатно погромыхивал троллейбус, тем не менее, монетка была уже в руке и, выпрямившись, герой этой минуты всем с победным видом продемонстрировал пятьдесят копеек. Пунцовые девчонки, непривычные к демонстрации излишнего натурализма в столь людных местах, выскочили на ближайшей остановке. Колюня и пара десятков пассажиров молча смотрели на Жада, один с досадой, остальные

с любопытством, смешанным с брезгливостью. Жад же, опустив монетку в карман, оставался доволен жизнью, собой и вообще не понимал, с чего это вдруг так заострять внимание и сгущать результат жизненных реалий и расстраиваться из-за пустячков.

Итак, маршалу Фантилу Колюня со всей готовностью продемонстрировал фото влюбленной парочки, отдельных персонажей из местных и довольно толково обрисовал отношения в Буловской команде. Также осветил некоторых персонажей из подкованных, о гитаристах-нейтралах дал краткий обзор, так сказать, в общих чертах ввёл шефа в курс жизни части обитателей этого района. Подчеркнул явный антагонизм между буловцами и подкованными, при этом заинтересованный Фантил потребовал побольше подробностей. Когда, выпытав всё, он погрузился в размышления, Колюня вздохнул было с облегчением, но тут же понял, что поторопился.

– Слушай сюда, что надо делать… – и тихонько на ухо генерал стал грузить подчинённого сверхзадачей. По мере поступления информации у Савраскина округлялись глаза, и нижняя челюсть отвисала всё явственней.

Хана.

Германа одолевала бессонница. Тоскливая такая, мучительная бессонница. Главное, (вот новое дело!), никогда и нигде раньше не беспокоил его такой нюанс. Ни на зоне, ни по юности не замечал Хана́ за собой подобного, и потому сейчас он озадаченно таращился на меркло светлеющее за окном небо, на уже различимые цветы в горшках, стоявшие на подоконнике застеклённой лоджии. Вышел от хозяина – отоспался, отдохнул, накупался, загаром прогнал бледность тюремную! Аппетит не пропал, никто не дёргает и, казалось бы, живи и радуйся. Нет ведь, что за сложная структура человеческий организм! С его мозговой биохимией, будь она трижды небольна! Герман усмехнулся, действительно,

чего он парится? Деньги? Денег хватает, благодаря маман, она у него всё время в торговле работала, потом в удачную негоцию, как в струю попала и, надо отдать ей должное, перед отъездом с очередным фаворитом за рубеж позаботилась о Герке. Была пара мощных домашних нычек, о них маман поведала бабке. У бабули дома в тайничке тоже хранилась сумма, которую та даже преумножила, так как была старухой очень даже неглупой и экономной. Ещё были сберкнижка и карточка с немалыми счетами.

Поэтому Герка за бабкой жил не тужил, та же, памятуя наказ дочери беспутной, ничего для внука не жалела, в разумных пределах, конечно.

Но послешкольное вольное поведение Герки, дружки сомнительные, пристальное внимание участкового, потом первая ходка – в результате сердце бабы Ани не выдержало. Едва дождавшись его освобождения, не прожила и трёх месяцев. Схоронив единственного родного человека (мать даже на похороны не приехала, звонила, извинялась, тысячу причин нашла, Хана равнодушно выслушав, послал её про себя подальше

и отключился), он самоустранился от внешнего мира, жил как во сне, вяло плёлся

в магазин, на автомате обедал и ужинал, оба телефона отключил, никого не хотел видеть

и слышать. Местные ребята с сочувствием и пониманием приветствовали его при встрече, отмечая безучастность ко всему жилистого и некогда спортивного, как пружина, Германа. Сейчас пыльный словно мешок из-под картофеля передвигался, шаркая по-стариковски, овощ, отгородившийся ото всех и вся безразличным отсутствием интереса к окружающей жизни.

Неизвестно, что было бы дальше, но вовремя появился Чел, и постепенно Хана ожил, стал выбираться из этой спячки. Дома уже не тянуло из всех углов унынием и апатией, постепенно вернулась жизненная энергия и аппетит, он даже стал замечать соседей.

Рыжий добрый котяра, с десяток килограммов веса, радостно встречал хозяина сразу по приходу домой. Навострённые рысьи уши и поднятый боевой трубой хвостище этого зверя давали понять, что в этом доме только двое нормальных существ, Чел и Хана.

Остальное неважно, остальные тоже. Они там, где-то за дверями, остались, а здесь, друже хозяин, наш мир, и лично он, Чел, не потерпит посягательств кого-либо извне на их территорию. Правда, ещё был Маньяк. Купленный на заре романтической юности

в подарок своей первой симпатии огроменный гималайский мишка с белым треугольником на груди важно восседал на спинке дивана, блестя глазами-блюдцами