Homo&Sapiens

Хомо раздраженно дернул плечами. Речь Сапиенс была, безусловно, прекрасна, но сейчас надо было выпотрошить зверя и снять с него шкуру. Правда, Хомо еще не знал, что он будет делать с мясом, потому что огня у него не было, а гроз в это время еще не бывает, и шансов, что где-то будет пожар, в общем-то, не было. Можно было, конечно, съесть мясо сырым… Хомо с сомнением посмотрел на Сапиенс. Он не был уверен, что ее желудок примет даже приготовленное мясо, а уж сырое… Хомо снова пожал плечами и молча принялся разделывать тушу небольшим кремневым ножом.

— Ну да, я забыла. Ты же ничего кроме «ы» не умеешь говорить…

Хомо молча продолжал заниматься делом.

— В таком случае еще раз спасибо за помощь, я пошла, — и Сапиенс стала продираться сквозь кусты в одном ей известном направлении.

Хомо вскочил на ноги, догнал ее и крепко схватил за руку.

— Пусти!

Сапиенс пыталась вырвать руку. Хомо посвистел. Она не отреагировала и лишь еще сильнее стала вырываться. Ну как же ей объяснить, что без него она не проживет в лесу и дня? Хомо схватил Сапиенс за вторую руку и сильно ее встряхнул. Сапиенс перестала дергаться и кричать и в ужасе посмотрела на него. Хомо указал на зверя, затем угрожающе (и причем весьма угрожающе) зарычал. Потом снова показал на тушу. Сапиенс продолжала стоять, не шелохнувшись. Хомо нетерпеливо поморщился и почти умоляюще посмотрел на зверя и на Сапиенс. В ее глазах постепенно исчезал смертельный испуг, и даже появилось нечто похожее на разумную реакцию.

— Я… поняла, — Сапиенс медленно кивнула. — Я все поняла.

Кивок, «поняла»… Хомо запоминал. У него была прекрасная память.

— Хомо!

Хомо обернулся. Сапиенс стояла возле зарослей высокой травы с фиолетово-малиновыми соцветиями. Он смотрел на нее против света и видел сияющий ореол волос и контур платья, идущий вниз от шеи по спине и ногам.

— Смотри, какая огромная! Такого не бывает в природе! У нее крылья сантиметров семь!

Хомо мимолетом посмотрел на бабочку, кивнул в знак того, что он обратил внимание, и сделал себе мысленно пометку спросить вечером, что такое сантиметры. Он еще раз скользнул взглядом по силуэту Сапиенс и пошел дальше прорубать проход сквозь заросли.

Они шли вместе уже четвертый месяц. Хомо добывал пищу, огонь, обустраивал ночлег, расчищал путь сквозь бурелом и завалы… Сапиенс говорила. Она рассказывала Хомо о том, что их окружало, давала растениям и животным имена, объясняла, почему встает солнце и убывает луна, идут дожди, гремит гром… Иногда она говорила о вещах, совершенно Хомо неизвестных и непонятных. Но он все равно расспрашивал, запоминал, а потом ночью обдумывал все это снова и снова, пока Сапиенс спала.

Сапиенс очень мало походила на соплеменниц Хомо. И, тем не менее, она была женщиной. Хомо был сильным мужчиной, многие дети в его племени были его детьми… Он прикасался к Сапиенс тогда — и только тогда, — когда это было необходимо, и старался как можно реже на нее смотреть.

— Думай, Хомо, думай…

Эту фразу Сапиенс всегда произносила с легким презрением в голосе, как будто способность Хомо думать все еще оставалась для нее под сомнением.

— Сапиенс, не дрейфь. Я думаю…

Они стояли на берегу реки. Вода быстро проносилась мимо, и где-то вдалеке слышался шум водопада.

— Здесь мы перейти реку не сможем.

Хомо задумчиво кивнул.

— А ты ведь сам говорил, что нам нужно на другой берег. Ведь так?

Хомо снова кивнул.

Стояла ранняя осень, дни еще были теплыми, но ночью вода в мелких лужицах замерзала, а трава покрывалась инеем. Хомо знал, что ближе к зиме его племя перебирается на юг, где переваливает через горы, защищающие от холодных северных ветров. Он надеялся добраться туда, и они с Сапиенс могли остаться с племенем на всю зиму. Но для того, чтобы дойти до перевала, нужно было пересечь реку, и они вышли значительно ниже по течению, чем следовало. Возвращаться к истокам было слишком поздно, зима могла застигнуть их на перевале, а это верная смерть. Хомо думал, думал…

— Мы переплавимся на плоте.

— Ты с ума сошел! Мы утонем!

Хомо улыбнулся. Задумчиво и немного грустно.

— Ну что ты. Конечно нет.

Они успели перевалить через горы до первых морозов. Шли затяжные дожди. Сапиенс мерзла, ее платье, давно разодранное в клочья, Хомо заменил на теплые и мягкие шкуры. Он знал, что идти осталось недолго, и подбадривал ее, как мог. Сапиенс мерзла и засыпала у него на руках. Хомо был мрачен.

Заболела Сапиенс совершенно случайно и неожиданно, как это всегда и бывает. Более того, она заболела именно в тот день, когда рассеялись облака, выглянуло солнце, и долина внизу заискрилась пронзительной желтизной короткого бабьего лета. Словом, как раз тогда, когда жизнь понемногу начала налаживаться.

Сапиенс заболела внезапно, тяжело и безнадежно. Утром она отказалась вставать и идти дальше, ссылаясь на усталость. Хомо пожал плечами, хмыкнул нечто невразумительное (по старой привычке), и отправился за чем-нибудь более или менее съедобным. Когда он вернулся, Сапиенс сильно знобило. Когда село солнце, она бредила и тряслась в лихорадке.