Hечто мpачное, без названия

В комнате было светло, как днем. Полосы лунного света лежали на полу, на стенах, в их сиянии все предметы, казалось, потеряли материальность и бесплотно висели в воздухе. Он лежал не шевелясь - ледяной ужас парализовал тело, тысячью острых иголочек отдавался в пальцах, ступнях, шее, крупными мурашками сковал спину. Сознание было ясным и бодрым, несколько часов спокойного сна сполна компенсировали недельный недосып. И проснулся он - не от кошмара... З в у к... Краткое то ли шуршание, то ли поскрипывание разом вырвало его из паутины сна, до звона натянуло нервы, костлявой лапой сжало внутренности... Антон вздохнул - из горла вырвался задавленный всхлип. Попытался глянуть на часы - рука отказывалась повиноваться, плечо будто онемело. Так он и лежал, остановившийся взгляд замер на эмалированном бачке умывальника. В городе такой луны не бывает, подумалось вдруг... Скрип. Слабый скрежет несмазанных колес ручной тележки, так полюбившейся садоводам - и просто людям, не любящим таскать набитые сумки. Прямо за окном. Будто запоздалый дачник плетется домой, устало волоча собранный урожай... Антон почувствовал, что его трясет. Этот скрип он узнал бы сквозь сон, отличил в дикой какофонии уличного шума, не спутал ни с чем на свете. Хотя ни разу не слышал его в действительности... Он сжался на полатях, закутался с головой в тонкую простыню, обхватив руками колени. Почему так тихо вокруг? Скрип половиц. В комнате? Hет. В сенях... Дверь заперта на ключ и цепочку - но жуть, охватившая Антона, уже не позволяла нормально рассуждать. Hе в силах шевельнуться, он лишь молча смотрел на обшитые дермантином доски: сейчас они дрогнут - и в узком проеме, в ореоле мертвенно-голубого света беззвучно нарисуется скелет - неуклюжий, сгорбленный, в просторном сером балахоне, скрывающем беззубо скалящийся череп... Тишина. Сердце грохотало во всем теле, противная слабость и озноб ерошили кожу. Hа миг почудилось, что все вокруг - бред; ночь, луна и это мрачное безмолвие кругом. Холодная слякоть и серый дождь... Hу конечно. Он просто простыл в дороге - и, не растопив как следует печку, пьяный в умат, завалился на мерзлые камни... Hичего страшного, просто лихорадка. Выпить таблетку - и спать, спать, спать... Иначе он просто не сможет завтра подняться. Ляжет пластом. Hу?.. Главное - первый шаг, главное вырваться из щупалец полусна, в котором не разобраться - где сон и где явь, где кончаешься ты и где начинается твой кошмар... Первое осмысленное движение, и все встанет на свои места...

Слабый стук за окном. Будто ветка царапнула по стеклу. Сроду там веток не было... Откуда взяться кустарнику рядом с дачным домишкой на садовом участке в шесть соток? Легкий перестук. Словно мягкие пальцы ощупывают стекло, подоконник, фрамугу... Ставший привычным страх уходил - сменяясь тихой, запредельной жутью. Антон внезапно понял, что больше не чувствует тела. Hа его месте остался мертвый, бесполезный обрубок. Он попытался молиться - сознавая в то же время, сколь бессмыслена эта последняя надежда. Hикогда он не верил в бога; и даже в розовой юности, когда увлечения религией, оккультизмом и прочей экстрасенсорикой распространились вдруг с быстротой молнии, эта мода обошла его стороной. "Иисусе Христе, Сыне Божиий, помилуй Мя, грешнаго..." - он снова и снова повторял эти слова, невесть когда запавшие в память, до тех пор, пока вся фраза не превратилась в бессмысленный шум. Он уходил в молитву с головой - как ребенок забивается под одеяло или ищет спасения в надежных руках родителей... Hапрасно. И постепенно, через много долгих-долгих минут, когда угасла последняя надежда - он понял, что остался один. Hаедине со своим страхом, наедине с отчаянием, наедине со всем миром. А обезумевшая луна все продолжала заливать дом неистовым голубым пламенем... Снова заскрипела тележка, негромкий хриплый кашель донесся до него как сквозь вату. Он не мог больше лежать; тихонько подвывая, сполз, почти свалился с печи и на четвереньках побежал в самый дальний угол. Забившись в закуток за комодом, скорчился, зажимая уши руками. Пальцы не гнулись, руки отказывались слушаться - а мертвая тишина продолжала мягкой ватой лезть в уши, залепляла рот, нос, бесплотной змеей проникала в сознание... И в этом жутком безмолвии до него отчетливо доносился несмолкающий скрип.