He первая атака

Когда вскочил на ноги, увидел, что в руке лазутчика остро блеснул нож, тот кидается с ним на Чоке. Раньше, чем Сергей сообразил, что ему следует делать, его тело уже бросилось вперед, рука схватила у запястья руку лазутчика. Тот с силой вырвал ее, и нож вошел бы в грудь Сергея, если бы не подоспел верный друг Чоке. В бою так часто случалось. Вот и сейчас: взаимная выручка спасла жизнь друзей.

Нож отлетел в сторону. Вдвоем, а потом и втроем, с Алексеем Бандурой, они связали ремнем пойманного.

— А, черт возьми! — на чистейшем русском языке выругался лазутчик.

В свете пылавшего стога разглядели и его крестьянскую одежду, и его лицо, и сильные, загрубевшие черные ладони. На безымянном пальце правой руки блеснуло серебряное кольцо.

— Так ты... — Сергей не мог выговорить слово «русский». Не мог, потому что за многие дни войны, за долгие тяжкие дни отступления он сам первый раз своими глазами видел предателя.

Высокий, с очень выпуклой грудью, с выпученными глазами, остроносый и тонкогубый, лазутчик с презрением смотрел на Деревянкина, на Тулебердиева, на Бандуру. Смотрел так, будто он, предатель, был прав.

— Так ты... — и Сергей поперхнулся. — Как ты мог против своих?

Но тот в ответ лишь оскалился.

— Идем! — И они повели его.

Чоке шел с автоматом наготове справа. И когда предатель нехотя повернул к нему голову, он точно укололся о взгляд киргиза.

Стог пылал высоко, и пламя уже переметнулось на другие стога, ярко озаряя идущих. Во взгляде Чоке, в его сощуренных глазах было больше чем приговор.

...В редакционной машине Чолпонбай передал Сергею заметку, а тот полез в карман и вытащил залитый кровью листок с недописанной сводкой Совинформбюро: пуля задела бедро вкось, царапнула и испортила листок.

— Зря вы вскочили, когда стреляли, — как бы про себя заметил Чолпонбай.

Сергей улыбнулся:

— Между прочим, все это по твоей вине. Я просто вспомнил твои слова: «Чем умирать лежа, лучше умри стреляя». — И политрук быстро расправил намокший кровью листок. Ясно виднелось последнее слово, на котором оборвал он несколько минут назад свою запись. Это слово — «сражались...». — «Сражались», — вслух прочитал Деревянкин, стараясь вспомнить, что же следовало за этим словом, соображая, как ему быть дальше и что писать.

— Сражались, — совсем с иной интонацией повторил Чоке. — Сражаться надо. Мужчина должен сражаться! Смелее надо действовать, решительней, быстрее...

— Ты прав, друг.

— Армия — миллионы, предателей — единицы, — заключил Чоке. — Но даже если один... Все равно плохо! Ну ладно, давайте, товарищ политрук, рану перевяжу вам.

— Да это и не рана. Царапнуло просто.

И Сергей снова надел наушники, включил рацию и, экономя время, продолжал записывать очередную сводку о положении на фронтах Великой Отечественной войны.

VII