Happy End для девчонок

Огородничество я тоже недолюбливаю и всеми правдами и неправдами от него отбрыкиваюсь. Лишь однажды меня накрыло: лет в двенадцать-тринадцать я загорелась мечтой сделать собственный огород. И попросила маму выделить мне земельный надел. Та указала на непаханый пятачок возле забора, метр на метр, за грядками огурцов, а может, салата или редиски. И дала мне карт-бланш – мол, сажай на нем все, что душа пожелает. Моя душа не пожелала сажать ни редиску, ни огурцы: с этим, решила я, и без меня справятся; к тому же разводить огород с приземленной и банальной целью вырастить что-нибудь овощное – скукотища. Я собиралась завести необычный огород – цветочный. Купила в супермаркете десяток пакетиков с семенами, выбрав самые экзотичные цветы, чьих названий ни до того, ни после ни разу не слышала. Сестра зловеще предрекала цветам, как и моей затее с огородом, плачевную судьбу. Дескать, мало того, что от этих цветов не предвидится никакой практической пользы, даже в смысле красоты, так как в углу участка за овощными грядками их никто не увидит, – главное, я на следующий же день потеряю к ним интерес. Ухаживать за ними и поливать их я не стану (к гадалке не ходи!), и они благополучно зачахнут, ведь я безответственно отношусь ко всему, в том числе к живой природе, которую, между прочим, нужно беречь!.. Забегая вперед, скажу, что сестра ошиблась. Я приступила к исполнению своей мечты засучив рукава. Я когда-то где-то слышала, что дело, в которое человек вложил немало сил, будет ему дорого и он даже при всем желании не сможет потерять к этому делу интерес. Вот только силы куда-то подевались, когда я вонзила в землю лопату и подняла на ней тяжеленный кусок глины с вросшими в нее сорняками. На комки кусок не разбивался – очень уж много в нем оказалось сорняков, – и земля с корней не стряхивалась, точно корни с глиной составляли нерушимое целое. Посмотрела я на этот кусок земли и раздумала сажать цветочный огород. Так что цветы в нем не зачахли, вопреки пророчеству сестры. Которая, увидев, чем закончилось дело, не преминула произнести свое многозначительное «ну-ну».

Сама она огородничала с удовольствием. Копать не копала – это была папина прерогатива, – зато брала на себя все остальное. Усаживалась на низкую скамеечку или просто на корточки и терпеливо перебирала руками в садовых перчатках комья земли, выуживая крупные и мелкие корешки пырея, вьюнка, одуванчиков и бросая их в стоявшее рядом ведро. Вооружалась рыхлителем и ворочала им до победного конца – пока ни единого слипшегося комка не оставалось на грядках. Любовно ровняла их граблями, после чего они превращались в идеальные прямоугольники. Она и меня пыталась приспособить для земледельческих работ: всучить мне то грабли, то рыхлитель. Но в моих руках эти полезные инструменты отказывались действовать по назначению. Колесико рыхлителя застревало в земле и обрастало слипшимися комьями, грабли, вместо того чтобы ровнять грядки, разрушали их границы, спихивая землю на дорожки. И сестра отбирала у меня огородный инвентарь со словами, что от моей помощи один вред и что я умею лишь порхать, как попрыгунья стрекоза из басни Крылова.

И я с облегчением упархивала. Чтобы выкатить из сарая велосипед и промчаться с ветерком по полю или объехать дачные улицы. Или сгонять на станцию за мороженым. Но лучше всего отправиться в лес. За медуницами. Это было мое любимое занятие – собирать медуницы. Они меня завораживали. Чем – самой невдомек. Стебли у них мясистые, листья крупные, сами же цветочки мелкие, как капли. Бутоны и только-только распустившиеся цветки ярко-розовые, почти алые. Читая сказку «Аленький цветочек», я представляла себе именно медуницы. Потом лепестки лиловеют, а отцветая, синеют и блекнут до голубизны. Набрав букетик, я готова была любоваться им бесконечно: в густой зелени – алые, лиловые и синие капельки.

Мне нравилось наблюдать, как медлительные шмели летают у самой земли с низким гудением, поднимая легкий ветерок интенсивной работой крылышек, отчего колышутся сухие листья и первые случайные травинки. Нравилось ощущать под подошвами кроссовок или сандалий лесную почву вместо асфальта. Нравилось близко рассматривать землю, усыпанную рыжими иголками, опутанную выцветшей прошлогодней травой, точно сетью, под которой деловито пробежит муравей, юркнет черный жучок, зашевелится мохнатая гусеница – и мигом свернется в колечко, если тронешь ее сухим стебельком. Вот лопнувший желудь отливает желтоватым бочком; вот выгнул спину бледный, пока не зазеленевший стебель, чья голова все еще сидит в земле; вот просвечивает сквозь жухлую листву микроскопический изумрудный мох. Вся эта братия исподволь лезет на свет божий, а прошлогодний покров держит оборону, не желая выпускать на свободу новое поколение. Но скоро старое и новое поменяются ролями: обветшавшие приметы предыдущего лета безвозвратно скроются под буйным напором нынешнего…

…Удивительное дело – в этот приезд на дачу поменялись ролями и мы с сестрой.