Гвоздь в башке

Как я и ожидал, ситуация, способствующая переходу в реальный мир, повторилась. Причем вплоть до самых мельчайших деталей, в том смысле, что я опять не успел воспользоваться представленным мне шансом. В первый раз проморгал, а теперь, ради разнообразия, проворонил. Ничего не поделаешь — трудно находиться в состоянии постоянной готовности, то задремлешь, то чем-то отвлечешься.

Удача улыбнулась мне лишь с пятой или шестой попытки.

Прежде я вылетал из ментального пространства пробкой, а теперь едва-едва выкарабкался.

Опять была ночь, опять меня угораздило вселиться в женщину, и, конечно же, со мной опять сотворили непотребство. Вдобавок все это происходило на колючей соломе, в скрипучей арбе, высокие колеса которой спицами пересчитывали звезды.

Отрадно, что люди здесь продолжали жить и размножаться. То, что происходило в ментальном пространстве, их совсем не касалось. Как, впрочем, и печальные перспективы человеческого рода.

Спешка сейчас была вряд ли уместна, но тянуть время тоже не стоило. Еще даже не одернув свои изрядно растрепанные одежды, я сунул руку между спиц колеса.

Боль, сопутствуемая мерзким хрустом, дошла аж до пяток. Прости меня, бабушка в энном поколении. Вопрос стоит о жизни и смерти человечества. А перелом со временем заживет, даже открытый. Поверь на слово благодарному пациенту трех больниц, двух клиник и одного госпиталя.

В ментальное пространство я влетел пушечным ядром — наверное, душа получила слишком большое ускорение. Конечно, возвращаться в заведомо гибнущий мирок генеалогического древа было большим риском, но выбора, увы, не имелось.

К сожалению, мои надежды не сбылись. Ментальное пространство было перекрыто и здесь. Меня вновь медленно потянуло вниз.

Ну и пусть. Не стоит драматизировать ситуацию. Сам я, надеюсь, неуязвим. Времени в запасе — немереное количество. Упорства хватит. Будем трепыхаться дальше.

Невозможно даже подсчитать, сколько раз я выходил в реальный мир и вновь потом возвращался обратно. Боже, кем я только не был в бесконечной череде новых жизней! И жрецом-предсказателем при каком-то мрачном идоле, и храмовой танцовщицей, и поваром в богатом доме, и тюремщиком, и канатоходцем, и тяжеловооруженным воином неведомой державы. Но чаще всего почему-то рабом, пастухом, земледельцем и нищим, а однажды даже совершенно отмороженным дикарем, питавшимся сырым мясом и скрывавшим свой срам пучком пальмовых листьев.

Надежда на успех таяла, зато соблазн остаться на бессрочную побывку в каком-нибудь достойном теле — возрастал.

А затем, когда от усталости и отчаяния я потерял интерес не только к себе самому, но и к грядущей судьбе человечества, случилось нечто невероятное.

Предварительно повесившись на воротах своего собственного жилища, я проник в ментальное пространство, но угодил не в привычную мертвую зыбь, а в нечто вроде смерча, способного вознести к небесам что угодно, вплоть до таких нелетающих предметов, как железнодорожный состав или рыболовный траулер.

Меня уносило в будущее прямо-таки с бешеной скоростью. А привычные толчки, означавшие сами знаете что, усилились до такого предела, как будто бы мои неизвестные родственнички зачинали не ребятишек, а, по крайней мере, слонят.

Куда же я попал? Ясно, что в ментальное пространство. А откуда тогда такие непривычные ощущения? Наверное, это другое генеалогическое древо, совсем не похожее на то, к которому я успел привыкнуть. Дуб по сравнению с осиной.

Считать канувшие в прошлое поколения не имело смысла — я давно уже утратил ориентацию во времени. Приходилось, как и прежде, действовать наудачу.

Еще не опомнившись толком от столь бурных и неожиданных перемен, я изо всех сил рванулся на волю (честно говоря, за последнее время ментальное пространство успело мне изрядно осточертеть).

И опять все вышло вопреки ожиданиям. Мало того, что меня занесло на какое-то постороннее генеалогическое древо, так и на свет божий я проник совсем иным способом, чем прежде, — без всяких там сексуальных эксцессов и сцен насилия. То есть как солидный и порядочный человек.

Но я больше не был человеком…

Сначала о том, что я увидел чужими глазами.

Туман, белый и густой, словно парное молоко, закрывал три четверти горизонта, а за ним, в неимоверной дали, прежде недоступной для моего зрения, вздымались покрытые снегом горные кряжи.

Где— то там было и солнце, лучи которого освещали только самые верхушки гор, да перистые облака, скупо разбросанные по ясному небу. День намечался великолепный.

Справа и слева от меня тоже вздымались горы, но уже совсем другие — сглаженные временем, пологие, обильно поросшие лесом. Прямо из-под ног вниз уходила широкая долина, которой до полной гармонии не хватало только тучных стад да счастливых пейзан.

В противоположном конце долины копошились люди, отсюда казавшиеся маленькими, словно жучки-навозники, облепившие зеленую коровью лепешку.

Внимательно присмотревшись, я понял, что эти люди сплачиваются в боевые порядки — передние в рассыпанные цепи, задние в плотные колонны. Мелькали там и всадники, но по сравнению с пехотой их было немного.