Затем Мордасов извлек из портфеля стопку листов, содержавших распечатку моего последнего устного сообщения. Чуть ли не каждая вторая фраза была подчеркнута фломастером — местами красным, а местами синим. Поля, вперемежку с восклицательными и вопросительными знаками, испещряли какие-то похожие на тайнопись закорючки. Не хватало только краткой резолюции в левом верхнем углу — чего-то вроде «К исполнению» или «Категорически отказать».
Короче, над текстом кто-то усердно поработал.
— Я не знаток Средневековой Скандинавии, — словно угадав мои мысли, произнес Мордасов, — а потому передал ваш доклад на экспертизу компетентным специалистам. Естественно, с некоторыми купюрами и без указания источника получения информации. Сразу отмечу, что ваша история выглядит вполне правдоподобно, хотя и не содержит никаких принципиально новых сведений. Рецензент даже счел уместным заметить, что она выглядит как ловкая компиляция норвежских саг. Если что и придает ей убедительность, то не внешняя достоверность общих мест, а отдельные несоответствия с традиционной точкой зрения. Так, например, весьма сомнительно, что в те времена скандинавы держали у себя домашних кошек.
— Эгель Змеиное Жало много странствовал и мог видеть кошек в других странах, — возразил я. — Тем более что кошка упоминается в моем рассказе не как конкретный объект, а как ассоциация, случайно возникшая в моей памяти.
— Вполне вероятно. Но таких несообразностей довольно много. Компилятор, а тем более мистификатор этого себе не позволил бы. Как известно, многие литературные фальшивки выглядят гораздо убедительнее подлинных произведений соответствующей эпохи… Подробный анализ текста вас вряд ли заинтересует. Лично у меня нет причин сомневаться в достоверности описанных событий. Важно другое — сумели ли вы оставить в прошлом какой-нибудь памятный знак.
— Я упомянул об этой попытке.
— Разве… — Мордасов стал бегло просматривать текст. — Наверное, этот эпизод изъял профессор Котяра. Придется повторить его для меня.
— Незадолго до начала схватки я велел кузнецу поставить новые клейма на все наше оружие. Однако он вскоре погиб прямо у меня на глазах.
— Так-с… — Мордасов сразу помрачнел. — Жаль, что у нас ничего не вышло… А как должны были выглядеть эти клейма?
— Мои инициалы и год рождения. В современном летоисчислении, естественно.
— Незамысловато, но, в общем-то, узнаваемо. Что же, подождем до следующего раза.
И тогда я начал излагать ему мысли, занимавшие меня все эти последние двое суток:
— Профессор, давайте вспомним теорию, в равной мере удовлетворяющую и вас, и моего лечащего врача, то есть гражданина Котяру. Благодаря редчайшему стечению обстоятельств, главное из которых — засевший в моей башке гвоздь, я получил возможность вселяться в телесную оболочку предков и даже как-то влиять на их поступки. Антонида Мороз зарезала изнасиловавшего ее красноармейца только благодаря моему чуткому руководству. Я сорвал уже почти удавшееся покушение на императрицу Анну Иоанновну. Это я погубил Эгеля Змеиное Жало, который мог бы совершить еще немало кровавых подвигов. Но на реальном ходе истории это никоим образом не отразилось. Почему? Подобный феномен можно объяснить по-разному. Но лично я склоняюсь к следующей версии… Хотите ее выслушать?
— Почему бы и нет.
— Все события, случившиеся на земле со времен Адама и до наших дней, намертво зафиксированы в структуре мироздания, истинное устройство которого нам пока неизвестно. Текучая вода превратилась в камень. Изменить что-нибудь в прошлом нельзя. Следовательно, все, что я содеял и еще успею содеять в минувших веках, тоже является непреложным фактом истории. Еще не родившись, я подставил Эгеля под меч Сурта Острозубого и помешал Ваське Лодыреву убить императрицу. Это касается и моих грядущих путешествий в ментальное пространство. В прошлом они уже совершились. И если бы я пожелал оставить
где— то метки, понятные моим современникам, то давно бы сделал это. Какой вывод напрашивается?
— Вывод такой, что нам следует немедленно приступить к поиску этих самых меток. — В сообразительности Мордасову нельзя было отказать. — Вопрос лишь в том, имеет ли ваша версия под собой хоть какую-то реальную основу. Честно сказать, я в этом сильно сомневаюсь.
— А я думал, что наука как раз и занимается проверкой самых сумасшедших версий. Или истории это не касается?
— Почему же… Если бы сейчас, к примеру, были найдены архивы Карфагена, взгляд на античную историю мог коренным образом измениться. Мы не догматики. Но свойствами пространства-времени занимаются совсем другие науки.
— Тогда вам придется поверить мне на слово. И посвятить себя поиску пресловутых памятных знаков. В конце концов, это была ваша идея. Если профессору Котяре суждено стать новым Фрейдом, то вам уготованы лавры второго Шлимана.
— Тогда какую роль вы оставляете себе? Христа или Будды?