Гвардеец

Конечно, можно было оправдаться большой загруженностью в школе, но он не стал. Ему показалось, что это будет лишним. Пусть она принимает его таким, какой он есть. Сколько себя не приукрашивай, истина все равно выйдет наружу. Стоит сказать, что он писал стихи, как она тут же попросит что-нибудь прочесть. И станет еще хуже!

Няня Аня взялась было разливать чай, но Яна ей не позволила, схватилась за чайник сама. И Осетр увидел в этом доброе предзнаменование. В конце концов, далеко не всякому кадету-«росомахе» великородные княжны, пусть и совсем дальние, но родственницы царствующей семьи станут наливать в чашку заварку и разводить ее кипятком, а потом предлагать сахар и варенье.

– Это вишневое, – пояснила няня Аня. – У нас на Новом Санкт-Петербурге вишни растут почти как на Старой Земле. Яночка сама ягоды собирала.

– Еще бы не росли! – отозвалась собирательница ягод. – Если у Чудотворной спектральные характеристики такие же, как у земного Солнца! И деревца в питомнике – потомки земных деревьев. Папа говорил…

Похоже, дочку князя Чернятинского муза Урания своим вниманием не обходила.

Осетр кивал и уплетал вишневое варенье за обе щеки. В школьной столовой такого не подавали. Интересно, неужели они с собой его привезли? Зачем? Чтобы угощать влюбленных кадетов?

Между тем, светский разговор продолжался. Вновь вспомнили о здоровье цесаревича и поужасались возможному исходу, потом перешли к прочим столичным новостям. Княгиня Белоцерковская бросила мужа и сбежала с молодым любовником и весь свет ей не указ. Будь государь-император построже, такого бы себе не позволяли!

Няня Аня была не первой, от кого Осетр слышал о мягкости государя. Как-то в школе он, сам того не желая, услышал разговор капитана Дьяконова с капитаном Мансуровым, наставником предыдущего курса.

– Слыхал, Митрофаныч, – говорил Мансуров, – какую Долгорукий мерканскому Вершителю ноту направил? За очередные вылазки каперов в Приграничье… Это же курам на смех! Детский лепет, а не дипломатический документ, должный выразить отношение императора к нарушениям договора!

Павел Долгорукий был министром иностранных дел Росской Империи.

– Да уж, этот мне Долгорукий! – отвечал Дьяконов. – Фамилия историческая, да смысл ее от истины далек. И не его вина, что мягок. Мягкость – главная черта самого. Не начнись война, может, и выстоит империя. Потому и идем на уступки. Сам и сам-то понимает, что не императорский у него характер, но ведь ничего не поделаешь, корону с себя не сложишь. Остается надеяться, что дотянем до времен, когда Константин с должным характером вырастет.

– Да, матушка-государыня в строгости его воспитывает. Вот только говорят, болен цесаревич сильно.

– Ну, медицина, у нас, брат, на многое способна. Дай срок, академик Светлана Васильева поднимет мальца на ноги.

Чуть позже Осетр признался капитану Дьяконову, что подслушал их разговор с Мансуровым, и поинтересовался, можно ли так говорить о государе-императоре. На что Дьяконов ответил, что о государе-императоре должно говорить так, как он этого заслуживает, что государь-император должен знать, что о нем думает народ, а когда властители собирают вокруг себя одних лизоблюдов, это никогда добром не кончается – ни для властителя, ни для подвластной ему страны, это росский народ ни один раз проходил в своей истории…

– А мы народ? – спросил Осетр.

– Мы – народ! Если мы не народ, то кто тогда народ?

Потом старшие кадеты говорили, что у капитана Дьяконова периодически бывали неприятности, связанные с такими вот разговорами, потому капитан и ходит столько лет в капитанах, хотя давным-давно ему пора вырасти до подполковника…

– А вы как думаете, офицер? – спросила няня Аня.

– Я не знаю, – привычно сказал Осетр.

Он всегда так отвечал. Потому что и вправду не имел своего мнения. У него не было причин не верить капитану Дьяконову и капитану Мансурову. Однако ведь император от бога! А значит, всевышнему зачем-то надо, чтобы у росичей был такой властитель. И допустимо ли, чтобы мы его осуждали? Если государь черпает свою силу в народе, то всякое сомнение, всякий сомневающийся делает его более слабым.

Он бы и на выпускном экзамене по истории государства так ответил, кабы спросили. Однако не спросили…

Няня Аня кивнула. То ли соглашалась с неопределенной позицией гостя, то ли не соглашалась, но понимала ее.