Гвардеец

Мы засиделись допоздна и в итоге пришли к общему выводу: до чего ж классные мужики из нас получились. Домой я добрался на автопилоте, лег на постель, зачем-то распихал вялого Карла, пахнувшего женскими духами, и крепко-крепко заснул. Что со мной было на рассвете — вспоминать страшно! Пиво, водка, вино, непонятные настойки, коих мы перепробовали от анисовой и, кажется, до тараканьей, к утру смешались в такой опасный «коктейль», что я с трудом дополз до умывальника и там же чуть не отбросил коньки. Выжил ли редактор, который поглощал эти жидкости в двойных объемах, предстояло еще выяснить.

— Плохо мне, — простонал я. — Ой, как плохо!

— Сейчас, кузен, потерпи немного, я тебе помогу, — пообещал Карл.

Карл взял у соседей старинное лекарственное средство — капустный рассол. Не сразу, но все же подействовало. Во всяком случае, к Ушакову я сумел дойти без посторонней помощи, правда, несколько раз, скрывался в кустах по очень важному делу. Помогли еще и пронизывающий холодный ветер, и моросящий дождик (погода, которая в Питере столь же непостоянна, как женщина, резко поменялась на осеннюю). Голова с каждым шагом все меньше напоминала колокол. В кабинет Андрея Ивановича я попал почти трезвым человеком.

— Вот и подвалила тебе настоящая работенка, хватит пером скрипеть, — довольно произнес Ушаков.

Я остолбенел:

— О чем вы, Андрей Иванович?

— Да о том, неужто мне по должности знать не положено, кто у нас в газетах пишет, да еще за псевдонимом Гусаров прячется, — усмехнулся генерал.

— Положено, — невольно согласился я.

— Воот! — важно протянул Ушаков. — За дела чернильные хулить не буду, ибо сам иной раз не без удовольствие эльфов твоих перечитываю, но токмо офицеру гвардейскому еще и шпага нужна бывает.

— Андрей Иванович, вроде я и шпагой владеть умею, — даже обиделся я. — Жаль, господин Звонарский подтвердить это уже не сумеет.

— Ты подвигами своими не хвались. Достал бы мне Балагура, я б тебе тогда всяческий почет оказал в сто раз пуще прежнего.

— И до него доберемся, — хвастливо заявил я, вспомнив, что Балагуром звали таинственного убийцу из окружения цесаревны Елизаветы.

— Ажно как павлин распустил перья. Гляди, оборву тебе хвост, — засмеялся Ушаков. — За Балагуром есть, кому гоняться. Тебе другое покуда предстоит. Весточку я из Польши получил важную от человека России дружного и полезного.

— А что за человек такой, позвольте узнать? — заинтересовался я.

— Тебе можно, — разрешил Ушаков. — Есть князь такой — Чарторыжский. Может, доводилось с ним знаться?

— Никак нет. Только слышал о нем. Да сами знаете, кто ж не слышал, разве что глухой.

Ушаков понимающе улыбнулся.

Надо сказать, история с этим князем прогремела на всю Россию. Случилось это в январе 1735-го года во время войны за польское наследство. Капитан Тверского драгунского полка Глеб Шишкин получил от начальства строгий приказ — сжечь имение Рудзинского — одного из сторонников претендующего на корону Польши Станислава Лещинского. Не знаю, что за напасть случилось с капитаном, но по ошибке он явился во владения соседа Рудзинского, коим к своему несчастью оказался князь. Чарторыжский выступал на стороне России, поддерживал короля Августа, имел четыре охранных грамоты на свои деревни, подписанные лично фельдмаршалом Минихом и генерал-аншефом Ласси. В мозгу Шишкина что-то перемкнуло, он объявил князя самозванцем, а грамоты фальшивкой. Возможно, в голове у хлебнувшего лиха на войне офицера не могла прижиться мысль, что не все поляки настроены против России.

Шишкин, никоим образом не сомневаясь в собственной правоте, сжег и замок Чарторыжского, и ближайшую деревеньку. Драгуны раздели донага князя, его жену, пятерых детей и всех домочадцев и пинками погнали по январскому морозу до соседнего поселения.

Когда известия о том страшном проступке дошли до русского начальства, начались разборки — после показательного суда Шишкина приговорили к аркебузированию, сиречь к расстрелу. Прогремели выстрелы, капитан упал… остались довольны ль поляки, неизвестно. Дров драгуны наломали в преизрядном количестве.

Самым удивительным в этой истории было то, что Чарторыжский тем не менее сохранил лояльность России.

— Думаете, князю можно доверять?

— Конечно, — кивнул Ушаков. — Я его не единожды проверил. Он часто помогал нам, помог и на сей раз.

— Так о чем же таком он сообщил? — заинтриговано спросил я.

— Каким-то образом ему удалось отследить, куда в больших количествах вывозится медь. Князь полагает, что нашел место, где изготовляются поддельные русские деньги, о чем в депеше своей секретной, на имя мое посланной, пишет.

— Так это же замечательно! — воскликнул я.

Ушаков внимательно взглянул на меня и произнес слова навсегда впечатавшиеся в мою память: