Гунны

Из владений гуннов, захвативших огромную территорию между Черным морем и Рейном, бежали часто. Людям не нравилось правление варваров и они искали свободы за пределами их империи. Аттилу это задевало и он включал пункт о принудительном возвращении беглецов во все договоры с южными соседями. Тех, кого-таки возвращали, ждала мучительная казнь. Их распинали на площадях в лагерях гуннов или на перекрестках людных дорог. Наибольшую ненависть испытывал Аттила к Улдину Булгарскому, а потому его поимка расценивалась им как личный триумф.

Ожидая, пока приведут пленника, Аттила нетерпеливо ерзал на стуле. Наконец-то, думал он. Сейчас он предстанет передо мной, Улдин Гордый, Улдин Несравненный, Улдин Смутьян. Теперь мы посмотрим, как он поведет себя перед лицом смерти, принц беспорядка, доставивший нам столько хлопот.

Два охранника ввели мужчину со связанными за спиной руками, в длинной расшитой тунике и шароварах. Молодого, высокого, недюжинной силы. Его взгляд пренебрежительно обещал лыбящихся воинов и остановился на человеке, сидящем на возвышении.

— Улдин Булгарский, — Аттила выдержал паузу. — Ты нас презираешь. Называешь варварами.

Пленник ответил четко и громко.

— Да, о Аттила. Я о вас невысокого мнения. Я называл вас варварами во весь голос, чтобы мои слова услышали все.

— У тебя хватило наглости написать мне об этом. Правда, писал ты из Константинополя, в полной уверенности, что Византия будет тебе надежной защитой. Ты, похоже, не знал, какие у меня длинные руки. Теперь, наверное, ты сожалеешь, что отправил мне это письмо.

— Не сожалею, о Аттила.

— Ты хочешь сказать, что написал бы то же самое даже зная, что тебя поймают и привезут сюда?

— Совершенно верно.

— Похоже, — Аттила оглядел своих воинов, — этот гордый молодой человек ни во что не ставит свою жизнь, — он наклонился вперед, сверля взглядом непокорного пленника. — Ты умрешь утром, о Улдин Булгарский. Римляне, которых ты так превозносишь в сравнении с моим народом, придумали отличный способ избавляться от своих врагов и преступников. На рассвете тебя распнут на площади, той самой, где сегодня вечером два человека лишились голов. Я распоряжусь провести мои войска мимо креста. Пусть все увидят, какой конец ожидает предателей.

Пленник молчал. Вероятно, осознание того, что его ждет, на какое-то мгновение лишило его мужества. Когда же он заговорил, в голосе его не чувствовалось страха.

— Смерть на кресте — наказание для преступников. Я — король.

— В моих глазах ты преступник. Худший из преступников. Ты отказался повиноваться моим законам.

— Если на меня распространяются законы гуннов, — воскликнул Улдин, — тогда я требую, чтобы ты позволил мне сразиться за свою жизнь. Закон дает мне такое право. Я говорю про закон Сангари.

— Это справедливо, — раздался из зала чей-то голос. — Пусть он поборется за свою жизнь.

— Но он должен бороться с тем, кого мы выставим против него, — добавил второй голос, — вооруженным любым оружием, имея при себе лишь кинжал.

Идею встретили с восторгом. В воздух взлетели обглоданные кости, послышались требования тот час же устроить поединок. Кто-то выкрикнул имя соперника молодому королю, разом поддержанное остальными.

— Ивар! Вот кто нам нужен. Ивар Бритон! Пошлите за ним. Пусть он займется этим македонцем, что требует своего права умереть по закону Сангари.

Такой поворот событий не понравился Аттиле. Он бы предпочел, чтобы Улдин умер медленной смертью, и марширующие мимо солдаты увидели бы, как он корчится на кресте. Но он понимал, что не след идти против воли своих людей, особенно, когда речь шла о законе, пережившем столетия.

— Ивара Бритона здесь нет, — объявил Аттила. — Он сопровождает Всегда-одетого и, возможно, не вернется до завтрашнего дня. У него не будет времени для поединка с этим выскочкой, вспомнившего наш древний закон, — воины уже сгрудились вокруг Улдина, некоторые еще жевали, другие выкрикивали имена других кандидатов. — Кто готов сразиться с этим человеком по закону Сангари?

Добровольцев не нашлось. Собравшиеся всматривались короля булгар, отдавая себе отчет, что справиться с таким могучим и опытным воином, пусть и вооруженным одним кинжалом, будет непросто.

Улдин, испугавшись, что его лишат умереть в бою, по закону Сангари, оглядел толпу. Никто не решался выступить вперед.

— Так вы все меня боитесь? — голос Улдина сочился презрением. — Вы не решаетесь вступить со мной в бой, хотя вооружен я буду лишь детским ножичком? Где же ваша храбрость? Или гунны предпочитают нападать скопом, и им не хватает духа схватиться с противником один на один, как принято в цивилизованном мире?

Смуглые лица гуннов перекосило от негодования, но каждый, тем не менее, ждал, пока вперед выступит кто-то другой. Улдин был на голову выше любого, и его рука, сжимающая кинжал, могла нанести смертельный удар.