Гуманный выстрел в голову

Всё, всё! Больше ни слова о политике, армиях, полководцах и даже, если пожелаете, о моли. Но, поймите меня правильно, не упомянуть о них я тоже не могла: муженек, с его флотом, с его привыкшими к боям и походам ребятами отчаянно нужен моим друзьям — именно сейчас и именно в этой части света. Как некогда нужен был Александр — и ведь, скажу без ложной скромности, с ним очень даже неплохо получилось. И у меня, и вообще.

Вам повезло — мы уже почти приехали. Или как правильно сказать, если мне приходится неспешно покачиваться в паланкине, делая вид, что я никуда не тороплюсь? «Меня уже принесли?» Вроде как про труп, вы не находите?

Слышите крики? Радуются, что я почтила бал своим присутствием. Как дети, право слово… Но пока они надрываются, я успею вам шепнуть: не подумайте, что я жалуюсь на свою судьбу. А если вдруг вам именно так и показалось, сравните-ка мою судьбу со своей. Сравнили? То-то же.

Паланкин уже стоит на земле, и я с облегчением покидаю его. Вьющиеся под потолком тусклые созвездия свечей. От дыма щиплет глаза, расплавленный воск пауком забирается за воротник, почтительно целует руки, щекочет шею усиками позабытого любовника. Хоровод масок способен свести с ума — этим вечером город полон решимости забыть, что после войны на карнавале будут плясать совсем другие люди. Пахнет мясом, потом, оливками и почему-то кошками.

Я долго выбирала маску для сегодняшнего вечера. Мне хотелось, чтобы ни один из этих дикарей не смог меня узнать, ведь куда бы я ни шла, бок о бок со мной шествуют две давно надоевшие мне подруги: восхищение и зависть. Первая запрещает мне дремать на мессах и благодарственных молебнах, заставляет всё время быть настороже, то и дело милостиво склонять голову, невзначай показывать ножку, выходя из паланкина, и, главное, улыбаться, улыбаться, улыбаться — добровольно искалечившим себя Гуинпленом. А вторая — вторая перешептывается по углам, тычет в меня пальцем, подкупает моих слуг, раздевает меня глазами и судачит о том, как часто я меняю любовников. Временами я начинаю бояться, что эти разговоры дойдут до моего мужа, и тогда конец всем моим планам.

Они ведь завидуют мне — эти суетящиеся вокруг смешные маленькие зверушки. Завидуют нашему особняку, не замечая его убогости; моей молодости — не зная, что я старше любого из них, и даже моему замужеству — не ведая… Да ровным счетом ничего о нем не ведая!

Неделю назад, проезжая по улице, я услышала песенку:

Мы поженились с тобой недавно,
Ты полководец такой известный,
Я стала взрослой замужней дамой,
Предел мечтаний, признаюсь честно.
Наряды, танцы, балы, приемы…

Я приказала привести ко мне певичку — клянусь, я не хотела ей зла! Но она уже исчезла в толпе…

Что ж, в этот вечер зверушки не станут мне завидовать — они меня просто не узнают. Ну вот, опять вы всё испортили! Вечно вы куда-то торопитесь. Зачем было спрашивать, какая на мне маска?! А вот теперь не скажу, специально не скажу! Вдруг вы один из тех, кто пригласит меня на танец — а я возьму, да и соглашусь. Мне бы не хотелось, чтобы вы потом слишком уж задирали нос.

Миновав заполненный поющей, пьющей и пляшущей толпой сад, я задерживаю дыхание — и окунаюсь в шипучий водоворот праздника, бурлящий молодым вином в главной зале. Вход в нее открыт лишь прокисшим сливкам местного общества. Тем, кого лично пригласили на бал отцы города. Даже под масками видно, что эти люди считают себя солью земли, позабыв о том, что «много званых, да мало избранных». Вы скажете, что посещение месс не пошло мне на пользу? Возможно, вы правы. По крайней мере, мне совершенно не хочется с вами спорить — лучше я стану танцевать и веселиться.

Он подойдет ко мне сам. Он знает, какую маску я избрала для сегодняшнего дня.

Скрипки нежно поглаживают душу, флейты дарят забвение, танцы кружат голову.

Но вот и он — в маске сарацина. Опасная шутка, особенно здесь и сейчас.

— Удалось?

Его руки бросают меня то в одну, то в другую сторону. И почему я не танцевала с ним раньше?!

— Держи!

Я выхватываю из-за корсажа платочек, он ловит его в воздухе и склоняется предо мною, делая вид, что целует драгоценный знак любви. Почему — «делая вид»? Мы слишком давние друзья: всё, что могло между нами быть, уже было, а чего не могло, того и не будет. Иногда мне становится грустно от этого, но в глубине души я знаю, что моя грусть — всего лишь сожаления о прошедшей молодости. С годами к одним приходит опыт, к другим — мудрость. Но мало кто не отдал бы весь свой опыт и всю свою мудрость за возможность испытать впервые то, что стало уже привычным. Удивиться, ахнуть, замереть от восторга, нырнуть с головой, не думая о последствиях, с мыслью о том, что ты — первый человек на земле, кому выпало такое счастье. Ведь у других наверняка всё не так, а тускло, пресно, привычно, цинично! И только тебе достался подарок, за который не жалко отдать хоть всю свою…

— Осторожно! — Мне показалось, что он почти коснулся платка губами.