Гулять по воде

– Вот оно как, – говорит решительно Ерема, – понятно мне теперь, что это за хворь и как ее лечить.

– Надоумь, – взмолился тут человечище, – опротивело мне в слабости валяться, хочется силушкой вволю натешиться.

– Уж надоумлю, – отвечает Ерема, – а только ты мне дай обет, что пойдешь со мной после в богатырский поход против супостатского дела, за славу отеческую.

– Это уж беспременно, – пообещал человечище, – мне бы только силы набраться, а там всех супостатов покрошу в мелочь. А только где их взять, супостатов?

– Найдем, – кивает Ерема, – и силу праотцов тебе вернем. Как звать тебя, человечище?

– Афоней кличут, по фамильному прозванию Селянин.

– Ну вот что, Афанасий Селянин, – говорит Ерема, – пахать на тебе надо, прогресс-то и вылетит быстро из организма.

Почесал снова Афоня в голове, мысли провернул и спрашивает:

– А это не страшно?

– А всю жизнь на клумбе проваляться не страшно? – спросил в ответ Ерема.

Афоня посмотрел на клумбу, на клок земли, от которой силы бестолку добивался, и отвечает:

– А ну ее вовсе, клумбу эту, опостылела. Веди меня пахать.

И самое время, потому как к обваленному соратнику Яков Львовича милиция набежала, про метеорит не поверила и стала виновных доискиваться. Хоть у нас Яков Львович теперь не в почете был, а Кондрат Кузьмич все равно не велел культурное наследство выкорчевывать и строго за это взыскивал.

Ерема с Афоней промеж бестолковой колготни протиснулись и исчезли с виду, повернули туда, сюда, прошли улицей и оказались на краю Кудеяра. Тут выбрались к большой столбовой дороге и пошли искать ближнюю деревню. А как та деревня получилась не такая ближняя, то и прибыли туда не так скоро, да по пути ремни потуже затянули, чтоб пустоты в животе меньше бултыхалось.

XLI

Вот увидели они наконец деревню – дома будто грибы, из-под земли только выползшие, с листвяной прелью на шляпках, в заборах прорехи дырявые, как во рту после мордобоя, а души ни единой вокруг, только пес брешет. Да не стали никого искать и в дома стучать, сразу за дело принялись.

– А видно, колхоз был тут прежде, – догадался Ерема, – так, может, еще осталось чего ни то.

И точно, прошлись по деревне, набрели на кладбище старых машин, те развороченные стояли, ржавью покрытые, иные бесколесые и совсем раздетые. Местами и снаряжение для пахоты лежало – плуги или другое что, для незнакомого глаза необъяснимое. Насилу трактор среди всего разыскали – он в овражек закатился да зарос весь лопухами. Ерема лопухи сбил, в кабину залез и хотел машину оживить, а она не оживляется, горючего нет. И в деревне бензина точно не найти, с таким-то вымершим народонаселением.

Расстроился Афоня и говорит:

– А может, как-нибудь так, без бензину?

– Как-нибудь так можно его из оврага только вынуть, – отвечает Ерема, – а дальше тяга нужна, чтоб пахать. Вон какая целина заросшая, лет десять не пахано.

А впрямь, за околицей от деревни поле луговое расстелилось, одного края не видно, с другого – дремучий кудеярский лес едва глазу заметен. И трава по пояс колосится, ароматы издает, мошек разных кормит, человека в песенное настроение приглашает. А промеж травы елочки маленькие да пушистые красуются и березки тонкие тянутся – лес наново растет по бесхозяйственности.

Афоня поле это бескрайнее оглядел, потом на руки поплевал и трактор спереди обхватил. А Ерема из кабины спрыгнул и сзади плечом толкает. Так и вытащили – Афоня запыхамшись, Ерема – размявшись да почесавшись.

– Пойду-ка, – говорит он, – у народонаселения справку наведу про топливо. А ты здесь меня жди.

Так и разминулись. Афоня с трактором остался, Ерема по домам пошел, да долго ходил. Где вовсе не открывали, попрятались от случайного лиха, где ветер гулял, а где от всего отнекивались и за бензином далече отсылали. В одной только сараюшке адрес точнее сказали – в другой деревне надо горючку искать, а это в трех часах ходу на пеших ногах, ближе ничего нет. Ерема, не долго думая, отправился туда, а проходил попусту – не добился и там ни доброй встречи, ни приветного слова, ни капли горючего для трактора. Только в другое место, далекое, снова послали и собак обещали спустить, чтоб ходче ему туда отправиться. Может, конечно, такая неласковость по ночному уже времени в народе затесалась, а может, и кудеярская жила сказывалась. В Кудеяре у нас отродясь гостям приблудным не рады, мало ль что у них на уме. А которые гостям рады, так у них у самих много чего на уме. И так и эдак лихо выходит.