Гулять по воде

– Никак это вы бритых голов русским духом называете? – спрашивает тут госпожа Лола и нос морщит от досады. – Так им будто самим надоело за святое озеро орать.

– Тьфу, какие там бритые головы, – плюется Степанида Васильна. – Про озеро я говорю. Бритые-то головы ему хорошим пугалом сослужили, виноватым во всем его выставили. А теперь другое пугало надо взамен их, потому как высушивать его будут еще незнамо сколько, а то и вовсе не высушат, это уж ведомо.

А госпожа Лола брови вздымает:

– Ну а мне тут каким боком?

– А таким, – говорит Яга, – надоумь своего мужа, пусть расстарается. Сам же озеро хочет у Кащея оттяпать, а тут ему и польза. Пускай чудище соорудит и в озеро запустит, народ стращать.

Госпожа Лола головой качает:

– Темны мне ваши слова совсем. Это как так – чудище соорудить?

– А про Несси слыхала? – спрашивает Степанида Васильна. – Вот Нессю и пусть соорудит. Не настоящую, а так, на железках, внутри кого посадить и пусть плавает тайно, а когда надо высовывается и стращает. А может, и помять кого надо будет для показа и остережения.

Тут госпожа Лола позадумалась и говорит:

– Это всесторонняя мысль, и мужа я надоумлю, а только если это спровокация с вашей стороны… – да не договорила и смотрит обозначительно.

Степанида Васильна на нее обильно руками замахала и сильнее разохалась:

– Да куды мне теперь, ох, спровокации затевать, когда совсем расстройство скрючивает. Ты бы меня, детонька, подлечила, – говорит жалостно, – для примирения.

А госпожа Лола кивает ей на кушетку для важных персон:

– Ну так ложись, бабушка, заряжу энергетизмом твой радикулит скрюченный.

Так и помирились две врагини, одна просто ведьма, а другая экстра, и не сыпали больше искрами друг в дружку.

XXXIV

Как в Кудеяре главного охранителя порядка и разбойного дознавателя Лешака прирезали, так совсем крамольных налетчиков притеснять стало некому. Полную волю получили, потому как другого такого важного человека у Кондрат Кузьмича в крепкой руке не было, а все одна мелкота и мелюзга неспособная да к верности неприрученная.

А Башке, Студню и Аншлагу до того дела нет, и что погибель Лешака на них перекладывают, тоже им не забота. Хлопота другая у них теперь завелась: место охранное себе подобрать, как положено лихим головам. Из домов отеческих они совсем ушли, а в тайной избушке в лесах и на болотах прятаться не захотели. Желали поближе к Кудеяру пристанище иметь, да так чтоб неприметное. А тут вспомнили, как битый в Гренуе Коля, к корням припадавший, про монастырь чего-то плел.

Вспомнили да обратили взор к руинам на холме возле озера. Башка сразу сказал:

– Вот самое тайное место в Кудеяре. Не в городе, а поблизости, видное, а неприметное, никто туда совсем не смотрит. Нам совершенно подходит.

– А может, там Черный монах по ночам ходит, – говорит Студень, – стережет.

– Мы ему мешать не будем, – отвечает Башка, – у нас свои дела.

– Если клад найду, непременно ему помешаю, – дурачится Аншлаг.

Вот решили в монастыре поселиться и пошли место разведывать. А руины не до конца на кирпичи растасканные стояли. Была церковь мшистая без крыши и другая развалина двухэтажная. Клочья стены от земли подымались, да в стене полбашни торчало, и ворота полукружием еще держались. Вот и весь монастырь, а обживали его вороны.

– Вот раскаркались, – говорит Студень. – Они нас выдадут.

– А перестрелять их, – гогочет Аншлаг и пистолю нацеливает.

Но Башка ему руку отвел.

– Привыкнут, – говорит.

И стали тут жить. Отсюда на лихое дело отправлялись, сюда же возвращались, а добро схоранивали в подвалах монастырских, которые не обсыпались. Подвалов тут много было, под церковью и под остальными развалинами, а в тех подвалах еще двери в полу, накрепко заваренные, так те совсем в глубину вели.

– Тут раньше пещеры были, – сказал Студень, – там монахи драгоценности свои держали и святых покойников хоронили, а они там не тлели, только засушивались. А если их проткнуть, кровь настоящая потечет, бабка говорила.

Аншлаг смеется и дурошлепствует:

– Мумии сушеные охраняли монашьи сокровища. А вдруг и теперь охраняют?

– Поди проверь, – отвечает ему Башка.

– Если заварили двери, ничего там нет, и никаких мумий, – отговорился Аншлаг.

– А что тогда Черный монах сторожит? – спрашивает Студень.

– Да где он, тот монах? Нету никакого Черного монаха. Понапридумывали тут.

– Нет, есть, – говорит Студень, – а то с кого бы его на стене малевали?

– А кто малевал, с того и спроси, – кривится Аншлаг. – Может, он сам шифровальней стены расписывает?

– Может, и сам, – отвечает Студень.

А Башка в их распрю влезать не стал, сел хмуро и сидит, на озеро угрюмится. Не нравились ему эти разговоры про Черного монаха. Какой-то из них тайный смысл выходил, а что за смысл, невнятно.

– Ну тогда пусть покажется, – говорит Аншлаг, – чего он все прячется?

– Зачем это он будет тебе показываться? – спрашивает Студень. – Ты его обсмеешь и все. А я его видел.

– Во сне? – гогочет Аншлаг.

Студень порозовел и глядит подозрительно:

– Тебе откуда знать?

– У тебя сны обмороченные, вот и знаю.