Гуляла смерть в фате венчальной

— Все очень просто… — не обращая внимания на отчаянно пляшущий поплавок, старик смотрел на бегущую мелкую речную волну. — Мы все дальше и дальше уходим от своих древних корней, от того изначального, что составляло основу бытия нашего русского рода. Мы слепнем и глохнем душой, не умея внутренним чутьем различить свет и тьму, добро и зло, правду и кривду, чем обладали наши далекие предки. Нас легко обмануть, обольстить хитро построенными словами, нас легко увести к бездонному обрыву и уверить в том, что наш путь лежит именно туда. Вот вы изобличили и заперли под замок двуличного мерзавца, который, можно сказать, ни женщина, ни мужчина. Он совершил злое дело — отнял жизнь у старика.

— А-а-а… вы имеете в виду некоего трансвестита Крюкаша… — Лев утвердительно кивнул.

— Да, его… — Арсентьев говорил размеренно, словно находился в каком-то сомнамбулическом состоянии. — Но и сам убитый тоже отчасти виновен в смерти человека, случившейся в этих местах, хотя убивать и не желал… А этот Крюкаш теперь попадет в те места, где другие люди, находящиеся там за неправедные дела, будут пользоваться им, участвуя в гнусном грехе, приумножая пороки и зло. И вот вопрос: есть ли возможность это все остановить? Где то начало начал, которое мы утратили, и как к нему вернуться? Что мы должны сделать, чтобы отойти от пропасти и хотя бы по крохотному шагу начать возвращение к основам подлинного, а не ложного бытия?

— Ну, вообще-то что касается нас, то мы свою работу выполняем на совесть, — авторитетно объявил Стас. — Уже столько ворья и бандюг изловили! Так что уж мы-то в пропасть свалиться не дадим.

— А стало ли их меньше, этих самых бандюг? — Старик окинул его вопросительным взглядом. — Вы, наверное, замечаете, что работы у вас с каждым годом становится все больше, зло становится все изворотливее, преступления все громче? У вас не возникало мысли, что ваша добросовестная работа в конечном счете — тот же бег на месте? Вы как два Геракла, рубящие головы Гидры. Что ни отруби — на месте отрубленной вырастает еще больше новых. Что делать? Как остановить эту лавину зла?

— Ну а вы-то сами какие видите варианты решения этой проблемы? — тоже не обращая внимания на забегавший поплавок, Гуров с интересом посмотрел на старика.

— Последние годы ответы на эти самые мучительные для меня вопросы я ищу здесь, в тиши этого леса, — Арсентьев тягостно вздохнул. — Кстати, заметьте, я не сказал — безмолвия. Лес, если слышать его душой, подсказать может очень многое. Не случайно друиды считали его зеленым божеством. Именно здесь я задумался о путях восстановления русской общинности, которая когда-то не единожды помогла русичам выстоять в пекле испытаний. Нынешнее устройство власти, скопированное с западных образцов, ведет нас к окончательному разобщению, утрате связи с нашим прошлым и угрозе утраты будущего.

— Ну и как вы считаете, вам что-то удалось? — спросил Стас с сочувственной заинтересованностью.

— Пока немногое… — старик горько усмехнулся. — Если при Союзе еще было живо многое из того, что называлось душой нашего народа, то сегодняшний либерализм оказался страшнее семи десятилетий коммунистического режима. Особенно страшит то, что происходит с нашими детьми. Их у нас крадут, незаметно превращая в развращенных пустых болванчиков, живущих по эгоистичному принципу «бери от жизни все».

— Ну — это да-а-а… — Крячко энергично кивнул.

— Да и вообще, о какой душе сегодня можно вести речь, если ежегодно тысячи наших юных женщин — наш золотой генофонд — вывозятся за границу в позорнейшее рабство?! И ведь те, кому положено — ну, речь, конечно, не о вас лично! — хорошо знают, кто именно этим занимается, и при этом мало что делают для того, чтобы остановить это сумасшествие. Спасибо, наша страна хотя бы перестала торговать своими детьми, — старик говорил, глядя в никуда, с выражением безграничной горечи на лице. — Я часто хожу по этому лесу и прошу богов — и древних, и нынешних — помочь России удержаться и не рухнуть в пропасть. Ибо уже давно известно: погибнет Россия — рухнет мир… Так что, молодые люди, всем нам надо изо всех сил упереться, чтобы устоять на ногах. Иначе — конец всему!..

Неожиданно, заглушив его последние слова, отчаянно заголосила сигнализация «мерина». Приятели вскочили на ноги и увидели молодого, еще глуповатого секача, который с непонятным упорством своим длиннющим рылом ковырял заднее колесо машины, совершенно не обращая внимания на режущее ухо пиликанье сирены.

— Вот настырная скотина! — не на шутку возмутился Крячко. — Чего привязался, зараза? Пней, что ль, тебе не хватает? А ну, кыш, кыш оттуда! — заорал он, кидаясь к секачу, как видно, забыв, что у него с собой нет никакого оружия.

— Стой! Ты куда? — с этим встревоженным возгласом Лев ринулся следом. — Куда, дубина?! На его клыки захотел?..

Когда они подбежали к машине, секач, недовольно фыркнув носом, взбрыкнул и кинулся к буйно зеленеющему молодому дубовому подросту. Убедившись, что дикий кабан никакого урона машине не нанес, опера не спеша зашагали обратно.